Глава девятая.

Такой, как все

Стоял ноябрь, сухой, морозный, со всеми признаками поздней бессарабской осени. Палая листва на земле, поблекшая, посеревшая, ещё не совсем голые деревья, крыши домов по утрам покрыты инеем; морозный воздух аж звенит. Но зима медлит. Природа, быть может, ещё не подготовилась к её приходу, но людям в это время года грустно глядеть на её наготу, жаль утраченного, так долго радовавшего глаз буйства зелени, а ещё больше «багрец и золото», лежащие сейчас под но­гами пожухлой, мокрой массой. И хочется поторопить хмурое небо поскорее отпустить на землю, спрятанную там красоту: чистый белый снежок, чтобы снова сделать мир прекрасным. Чтобы к истосковавшейся душе вернулась радость жизни.

Да, всё в природе было сейчас созвучно настроению Гевашева, заново переживавшего в душе грустную историю своего недолгого репетиторства в бюро услуг при доме быта города Измаила.

Шиманский сдержал слово. Заведующий бюро услуг Лерман, действительно кавалер двух орденов Славы, воспламенился идеей нетрадиционного обучения иностранному языку и пошёл повсюду, куда можно и нужно было пойти. К парторгу быткомбината, в горисполком, ещё куда-то, не унимался до тех пор, пока не добился своего. Репетиторство при бюро услуг под его неусыпным оком разрешили.

К объявлению о наборе желающих научиться английскому языку за месяц приложил свой талант, польщённый предложением сотрудничать Вадим. И потянулись в Дом быта жаждущие говорить и читать по-английски, но не имеющие возможности или желания заниматься на городских трехгодичных курсах. Дело двигалось, хотя и не совсем так, как хотелось бы организаторам.

Гевашев и теперь не мог бы сказать, что ускорило крах: не­терпение учеников или старательная разрушительная работа извне.

- Опоздали, молодой человек! Комплектование ещё в конце сентября завершилось, - объяснял дюжему моряку завбюро услуг, не­терпеливо посматривая в окно. - Занятия уже третью неделю... В следующий поток, милости просим. Пройдите собеседование с преподавателем. Идите, он сейчас на месте. Налево по коридору, вторая дверь. Может, что придумает для вас в виде исключения?

Охотников научиться языку за месяц тьма, а уникальный преподаватель Гевашев один. Но расстроенный моряк по фамилии Панин вникать в этот факт не стал. Торопливо проскочил по гулкому коридору и без стука толкнул указанную дверь.

Игорь с благодарностью и уважением относился к завбюро, но манера опекуна подбрасывать ему после укомплектования всё новых учеников с записками раздражала его. Намек Панина на «ощутимую» благодарность и вовсе вывел из себя.

- Я не репетитор!

- А кто? - последовал каверзный вопрос.

- Экспериментатор! В следующий поток, пожалуйста. А индивидуально, извините.… Нет времени, не могу!

- А мне надо индивидуально!.. Разве вам помешает? - рука Панина нырнула в боковой карман костюма.

- Об этом можете только помечтать, - устало отмахнулся Гевашев.

Он поднялся, показывая, что дальнейший разговор беспредметен, уговаривать бесполезно. Его не купить! Не продать!

- Надумаете в следующий поток, милости просим, - машинально повторил он слова заведующего, думая про себя: "Нет уж, ко мне ни за какие коврижки!"

Моряк, не прощаясь, хлопнул дверью. Игорь стал собираться. Но тотчас, же вошёл другой моряк, тоже с запиской. Этот повёл себя по-другому.

- Извините за столь позднее вторжение. Я, вернее, мы узнали о вас только что и сразу сюда. А тут вот... - он протянул Игорю осточертевшие тому записки - от завбюро или ещё кого-то, Игорь не разобрал. Опережая реакцию учителя, кандидат в ученики настойчиво стал объяснять, что он, старпом из Спецморпроводки и его капитан - студенты Водного института и высшей мореходки. И просто задыхаются без такого талантливого учителя, как Игорь Васильевич. Что им английский нужен, ну прямо позарез - последний курс.- Понимаете, а так и не удосужились заспикать за пять лет. Так что к вам... За умом-разумом, - и замолчал как бы в смущении, уверенный в душе, что ключики к тщеславному, конечно же, экспериментатору подобрать успел. И он не ошибся.

К концу недели льстец представил и капитана. Как ни был тот симпатичен Гевашеву, позаниматься не удалось. В дверь громко постучали и, прервав Игоря Васильевича на полуслове, в кабинет, как триумфатор, вошёл Панин - тот самый моряк, что в раздражении не так давно хлопнул этой дверью. Ничего, не говоря, он истуканчиком застыл у стены. И пока присутствующие взирали на него с удивлением, в классе появилась Колмогорцева - бывшая преподавательница Игоря Ва­сильевича в пединституте, обладательница учёной степени.

"С чего бы это?" - подумалось ему.

- Вот где вы обосновались, - сказала Колмогорцева певучим голосом, которым природа милостиво одарила её не в ущерб уму и обаянию. Лицо её с гладкой розовой кожей, без всякой косметики, казалось, излуча­ло восторг от созерцания Игоря Васильевича, а ещё больше тех двоих, незнакомых, но вполне респектабельных на вид мужчин.

Игорь же не только восторга - элементарной приветливости не выразил. Вмешательство человека, компетентного в английском языке и строящего на нём здание научной карьеры, не предвещало ничего для него хорошего. Напротив, оно могло положить конец его самонадеянным опытам. "Экспериментировать изволите? Да у вас выше тройки никогда не поднималось! Где ваша методика? Ах, вы по наитию!" Эти слова, ещё не произнесенные, уже звучали в ушах Игоря. Оттягивая предстоящий разговор, он лихорадочно готовился защищать своё неоперившееся детище.

- Я вас слушаю, - пробормотал он, твёрдо решив стоически проти­востоять науке. Дилетантство в нём упрямо щетинилось.

- Это я вас хочу послушать, товарищ преподаватель! И хотелось бы, знаете, увидеть результаты ваших уроков.

Слово «ваших» гостья подчёркнуто выделила, и Гевашеву стало ещё тревожнее. Вся его досада не очень везучего человека приготовилась прорваться наружу; он стиснул зубы и зашагал по кабинету взад и вперед с единственным желанием не наговорить лишнего. Все молчали, словно затаились.

- Я вас слушаю, - нарушая тягостную тишину, повторил он.

Колмогорцева не торопилась. Как снисходительный экзаменатор на зачёте! Наконец время, отпущенное Гевашеву, истекло, и ему пришлось выслушать приговор науки.

- Ладно, мешать вам не стану, товарищ открыватель! Но запомните, что я вам скажу. Трудом и только кропотливым трудом, а не воображе­нием приобретаются знания. И вам лично, чтобы стать специалистом, потребуется много, очень много лет, кропотливых и каторжных!..

Она вышла не прощаясь. Сияющий Панин следом. Задержавшись в дверях, крикнул: "Привет!"

Невольные свидетели этого унижения молчали. Наконец Игорь, через силу подняв на них глаза, пробормотал:

- Вот что, приходите как-нибудь в другой раз.

- Другого раза не представится. Игорь Васильевич, - корректно произнёс старпом, и оба моряка встали. У выхода они немного замеш­кались. Игорь досадливо дёрнул плечом, но капитан вдруг участливо сказал:

- Запишите мой московский телефон. Зимую в Москве. Коли приеде­те, остановиться будет где.

Телефон как будто ни к чему. Хватит, наездился. Больше ни о чём подобно Игорь не помышлял. Капитан по-своему рассудил его нерешительность, и на тумбу стола лёг листочек из записной книжечки, в блестящей кожаной обложке.

- На всякий пожарный, - покровительственно пробасил капитан.

Игорю вдруг очень захотелось, чтобы они не исчезали навсегда - капитан из Спецморпроводки Рауль Ананьевич и его старпом Николай Павлович. Они как будто почувствовали это. Через два дня зашли снова и присутствовали на занятии группы. Видимо, им не хотелось ставить крест на своих надеждах, связанных с Игорем Васильевичем. По выражению их удивлённых лиц можно было понять, что впечатление урок Игоря на них произвёл большое. Но, когда ученики один за другим покинули помещение и моряки остались одни, Николай Павлович неожиданно грубоватыми словами сказал то, чего Игорь совсем не ожидал.

- Эх, жаль тебя, старик! - И на удивлённый взгляд Игоря пояс­нил, кивнув в пустоту класса: - Здесь тебе заработать не дадут, а вот здоровье такими методами подорвать ничего не стоит... - Помолчав, совсем уж неожиданно сказал: - Просись к нам, а там, если хорошенько подумать, можно и тормознуться года на два на Ямале… в экспедиции. Там без фантазий можно деньжат поднакопить, от нужды отмахнуться. Тогда уж и разворачивай свои прожекты с язы­ком. Что скажешь, капитан?

- Я за! Трезвей жить надо, - поддакнул тот.

- Где вас можно искать, если что? - спросил Игорь вдруг осипшим голосом.

Капитан потянулся за записной книжкой.

- Вот, да не тяните весной, - тихо сказал он, а старпом продол­жал погромыхивать наставлениями:

- В случае чего - надо обойтись без скандала. А то мы ведь не боги, а в кадрах народ капризный...

Рауль Ананьевич подкупающе сверкнул белоснежными зубами.

- Побываем ещё на Харасавэе! - Его рукопожатие было обнадёживающе крепким.

Рой благодарных мыслей кружился в голове Игоря, когда со слезами на глазах он провожал взглядом благожелателей. Он и не подозревал, как они будут правы.

II

Пророчество Николая Павловича сбылось на удивление скоро. Данный на становление месяц катастрофически убывал. Группа замет­но таяла c каждым занятием. Ни у кого не возникало сомнения в том, что курсы развалились. Гевашев болезненно воспринимал это обстоятельство, а тут ещё эта Таня!

Мимоходом отметив в этой девушке любознательность и горячее желание постичь необычное и интуитивно поняв, как велика её вера в эксперимент, Гевашев рекомендовал Таню в старосты группы. То, что большая часть учащихся ходила без опозданий и пропусков, было её заслугой.

Одолеваемый мрачными мыслями о неожиданном провале своего начинания, Гевашев хмуро заканчивал запись о проведении занятия в самодельный журнал. Подошла Таня.

- Вы проводите меня?

- Я?! - удивился Игорь и глупо спросил: - Зачем?

- Ну, нам по пути, - не сдавалась Таня. - И мне надо что-то вам сказать.

- Говорите здесь, - Игорю было не до вежливости.

- Пожалуйста, не здесь.

Игорь молчал. Осложнений со стороны Тани он ожидал мень­ше всего.

- Я вас очень-очень прошу. Жду у музея, ладно? - Она чуть по­краснела и отвернулась, потом погрозила по-детски: - Если не придёте, меня здесь больше не будет!

"Что-то серьёзное, - подумал Игорь. - Проводить что ли?" Он решился, хотя сразу же всплыла опасливая мысль о жене: ведь если идти провожать, предстояло пересечь улицу Осипенко, на которой он жил в угловом доме. Довольно хорошо освещённая вечером улица просматривалась от начала до конца из ворот их дома. Маловероятно, ко­нечно, успокоил он себя, что Наташа будет глазеть в окно, тем более в ворота, в этот час вечерних кухонных забот. А вдруг, чего добро­го, ей вздумается пойти его встречать вместе с детьми?

Выйдя из дома быта, Гевашев сразу увидел одинокую фигурку у музея Суворова и поспешил к ней - не без внутреннего трепета. Таня молча подалась ему навстречу. Так же молча, быстрым шагом дошли они до улицы Осипенко и пересекли её. Ничего не случилось. Напряжение немного спало. Только бы ещё не нарваться на знакомых. Игорь начинал сосредотачиваться, на молча идущей рядом с ним девушке. Какие сюрпризы преподнесёт она? Так горячо просила, а теперь молчит. Его взяла досада на себя за согласие на эту двусмысленную прогулочку; недавний страх перед встречей с женой оставил чувство унижения и усиливал досаду.

Они уже шли по скверу, но Игорь Васильевич продолжал хмуро нестись вперед, не сбавляя шага. Таня всё ещё не могла преодолеть ро­бость и в душе ругала себя за этот глупый вызов.

По тёмному небу покатилась звезда. Любопытная до всего необычного Таня остановилась, так и не успев загадать желание.

- Игорь Васильевич!.. Смотрите, смотрите! Новая звездочка засве­тилась!

На месте упавшей по-праздничному засверкала другая, более яркая. На душе у девушки, вдруг стало светло и празднично. А к Игорю Васильевичу под её щебет вернулись мысли о доме.

- Игорь Васильевич! Лавочка!..

Таня произнесла «лавочка» так, словно видела впервые в жизни ска­мейку, хотя за двадцать минут они миновали много лавочек. Все они бы­ли заняты парами или компаниями молодых людей. Бесхитростная Таня имела в виду, что лавочка совершенно никем не занята, им ничего не стоит осчастливить её своим присутствием.

Они торопливо, не потому, что могут занять другие, а из-за охватившей вдруг обеих неловкости, подошли и сели.

"Он как ребенок", - подумала Таня. Она немного побаивалась оставаться наедине с мужчиной. Фонари тусклыми светлячками запутались где-то в кронах страшно лохматых в ночи деревьев. Таня уже не молчала, щебетала не смолкая. И хотя говорили о несущественных вещах, Таня дышала, словно после подъёма на крутую гору. Но вот она повернула к Игорю Васильевичу свет­лое в темноте лицо. Спросила то, что тревожило её:

- Игорь Васильевич, неужели мы заговорим по-английски?

- Сомневаетесь?

- Я?.. Нет, но остальные…

- А вы, Танечка, никого не слушайте!

У Тани сладко дрогнуло сердце. Неужели её назвал он Танечкой? Конечно, это его голос.

- Танечка! Вера в занятия нужна. И не просто вера, а особенная, осо­бенная, - повторил он громко, и голос его зазвенел.

Близость наивной девушки в столь поздний час волновала. И не хотелось, но как-то само собою сравнилось: Наташа и эта девушка, спо­собная поверить в необычное, в мечту; поверить и морально поддержать. Поддержать своей верой!

- Я это понимаю, понимаю. Нужна особенная вера, как верили в революцию, да? - взволнованно проговорила Таня. - А знаете, завтра воскресенье. Приходите к нам, Игорь Васильевич... Мама приглашает. А я пирог испеку.

Игорь Васильевич замер от удивления.

- Как-то неудобно. Учитель и на пирог...

- Да что вы! Мама моя простая, я ей о вас рассказывала. Ей очень лестно будет.

- Таня! - вдруг неожиданно для неё и для себя рассердился Игорь Васильевич. - Вам домой надо идти. Мама ведь волнуется!

- Нет!

- Так уж и нет!?

- Она знает, что я с вами. И спокойна. Ведь с вами со мной ничего дурного не случится.

- Хм! А вы всегда назначаете свидания с ведома мамы?

- Она у меня как подруга! Никаких секретов от неё. Вы завтра будете?

- Не знаю, зачем только.

- С мамой познакомлю! Ну, пожалуйста, - принялась она уговаривать.

- Было досадно, что он, женатый человек, связался с наивной девчонкой, совершенно не знающей, чего хочет и добивается. Да ещё предлагает ненужное знакомство с матерью! Вновь промелькнувшая мысль о волнующейся дома Наташе, о детях недолго потерзала душу и рассеялась в очаровании вечера и близко сидящей молоденькой девочки. А эта девочка отчего-то заволновалась. Гевашев почувствовал это и воспринял по-своему. С него как будто в один миг свалилось тяжёлое оцепенение чувств, в кото­ром он находился после бегства от Владлены. Оцепенение, которого не могла снять очень неприветливая после его «путешествия» Наташа. И вот сейчас рядом с этой девочкой Игорь Васильевич вспомнил, что он молодой и женщины не только сидят у него за партами или ходят по улицам. Ведь, чёрт возьми, перед ним каждый день смазливые личики! А он корчит из себя скучного педанта. С былой пылкостью захотелось ему поцеловать эту чудесную Таню. Он опомнился и неуклюже обнял её за плечи. Девушка испуганно отодвинулась.

- Не надо!..

Её «не надо» потонуло в весёлом шуме проходившей мимо залихватской компании юношей и девушек. Поскольку Таня отодвинулась, ничего не последовало. Даже больше: хмель молодости, ударивший в голову, улетучился. Игорь Васильевич молча, обдумывал, как бы уйти, не провожая её дальше. Таня, не ожидавшая такого оборота, встала. Всё же она была смелая девочка!

- Так не надо... Нехорошо получается. Я в вас поверила, так поверила! У вас есть семья!

- Есть! И что из этого? - сказал, как думал, Игорь Васильевич и встал, протянул к ней руки: - Что из этого, Танечка?

Листва ласково зашелестела ему в тон. Но ребёнок на высоких каблуч­ках вдруг спросил простодушно:

- Игорь Васильевич, а вы жену свою любите?

Плохо соображая, в какой-то навалившейся на сознание тупости, Игорь Васильевич повернулся и побрёл прочь. Таня вскинулась, как серна, встала на его пути. Слабое удивление пробилось сквозь бесконечную усталость Гевашева, когда он увидел, что Таня плачет.

- Может, дома что?.. - додумался спросить. Притянул её к себе за вырывающиеся плечи: - Говори, что?

- И вы!.. И вы такой!.. - Рыдания поглотили остаток обидной фразы. Не поняв ничего, Игорь Васильевич машинально дотронулся до её мокрой щеки губами. В мгновение Таня оказалась на довольно большом расстоянии от него.

– Какой такой? – машинально переспросил он её.

- Как и все!.. - Крикнула она оттуда.

Не двигаясь, продолжая всхлипывать, Таня провожала глазами разрушившего веру в себя кумира, уходящего прочь. А он, чертыхаясь, придумывал оправдание своему позднему возвращению.

После этого злополучного свидания Таня, потеряв веру в оригинальность Гевашева, заявила во всеуслышание: "Мне надоело быть нянькой! Не желаю больше быть старостой". Теперь все, даже бывшие энтузиасты только отбывали тягостно тянувшиеся часы - одни из пассивного любопытства, другие из либо «оправдания» понесённых затрат.

Так и не смог Игорь Васильевич вернуть огонька прежних занятий с группой. Недоброжелатели, а их развелось немало, в том числе и двое нанятых для лабораторных работ преподавателей, которым Игорь Васильевич платил из своего кармана, злословили насчёт возомнившего бог весть что «посредственного учителя, не нюхавшего школы».

Словом, не удалось довести группу до ума и убедиться в реальности своего замысла. «Интенсивный метод» оказался на деле мыльным пузы­рём. Разговоры за его спиной о неграмотности учителя и бессмысленности подобного обучения вконец охладили и оставшихся трёх человек.

Под конец Таня без видимой причины снова упорно занялась английским, вовсю старалась сплотить оставшихся. Но и её былая окрылённость не смогла выправить драматического положения. Преподаватели потребовали немедленного расчёта, не вникая в причины неудачи. Курсы нетрадиционного обучения приказали долго жить.

III

Прошли две недели, как распались курсы. Гевашев, слоняясь по городу; старательно обходил дом быта стороной, пока уборщица Катя из бюро услуг не принесла ему домой записку от бывшего покровителя и опекуна с требованием «немедленно зайти с ключом от кабинета».

Игорю не хотелось бередить чуть-чуть затихшую рану, но он мужественно пошёл.

Осунувшийся после передряг с нелепыми курсами Лерман встретил его подозрительно. «Прямо подменили человека» - подумал Игорь Васильевич. Он не хотел понять, что из его неудачи и другим придётся черпать неприятности полной ложкой.

Лерману, видимо, пришлось, и: он был взбешен. Получить взбучку от первого секретаря горкома! Лерман охотно бы вправил мозги проходимцу, и заодно его покровителю, который вскружил ему голову, но Шиманский, прослышав о провалившихся курсах, не показывался на глаза, но Лерман боялся второго инфаркта и старался сдерживаться.

- Зачем ключ забрал? - без приветствия накинулся он на бывшего оригинала. И пошёл, пошёл... Он ругался столько, сколько мож­но было ругаться без особого волнения. Наконец, обобщив невежество с шарлатанством, потребовал письменного объяснения длительному невыходу на работу и обвинил в краже ключа. Уж чего-чего, а вором оказаться Игорь Васильевич никак не ожидал и дал отпор.

- Тише, раскудахтались! - осадила баба Катя, никогда и ни с кем не выбирающая выражений. Приводя в надлежащий вид запущенный кабинет, она остановилась у письменного стола, дёрнула на себя скрипучую дверцу.

- Почему заперто? - так быстро, что нельзя было не заметить, что разыгрывается отрепетированная сцена, потребовал отчёта Лерман. - Я вас спрашиваю! Зачем закрыли?

- Там пособия, - соврал Гевашев, хотя давно перенёс их домой.

- А ещё что?

- Я же сказал: пособия!

"Боже мой, так опростоволоситься!" - шаря по карманам в поисках ключа, подумал Игорь Васильевич, мгновенно вспомнив о массивной бутылке портвейна, которую занесли Николай Павлович с капитаном и уже открывали.

- Я поверил в вас! - хрипло закричал Лерман при виде бутылки с яркой наклейкой, которую торжественно вытаскивала на свет божий довольная баба Катя.

- В чём дело? - рассвирепел Гевашев. - Подумаешь, портвейн! Если и пригубил, то не в учебное время! Подумаешь...

- Вы учитель! - обрезал Лерман и поправил колодки на груди, стараясь унять расходившееся сердце. - Хотя сейчас я в вас сильно сомневаюсь!

- А я в вас! - огрызнулся Игорь Васильевич. И больше не сдерживаясь, тоже сорвал свою обиду за неудачу на заведующем бюро услуг: - Хвалили, поддерживали...

Лерман, схватясь за голову, помчался к себе за пилюлями. Игорь Васильевич поплёлся следом. Баба Катя подхватила бутылку в подол и прытко понеслась к себе в подсобку.

Когда Гевашев вернулся уже разжалованный, старуха с довольным видом заканчивала уборку и, не обратив внимания на то, что он пришёл, громко рассуждала о преподавателе - выпивохе и облапошенных учениках.

"Что ж, послушаем!" – подумалось ему, знавшему из житейского опыта, что лучше с болтливой бабкой не связываться.

- Доверились ягнятки лиходею...

- "Ну, какой из меня лиходей?.." – И он стоически продолжал ждать в коридоре, пока она выметется из кабинета.

Потом сел в кресло, чинно стоявшее в пустой чистой комнате, совсем недавно бывшей кабинетом английского языка, сокрушённо положил подбородок на подставленные локти и задумался. Выходит, он не справился? Сознание стало услужливо подсказывать: "Никто не поддержал, и Шиманский на полпути к поставленной цели отмахнулся. Художник тоже хорош! Оформил, называется! Ругать, все горазды, а вот сами попробуйте!.." Несмотря ни на что Игорь Васильевич во всеуслышание называл подвигом свой эксперимент.

Аккуратный стук в дверь показался ему странным: в эту дверь больше некому стучаться. "Разве кто заблудился по коридорам?" – подумалось, и он как можно бодрее отозвался.

В приоткрытую дверь просунулась подстриженная под мальчишку аккуратная головка ещё молодой женщины. Что двигало им в эту минуту? Только он встал поспешно. Женщина вошла, огляделась сначала, и от её цепких глаз не ускользнула потерянность в глазах преподавателя. Видно было, что он не просто отдыхает в свежеубранном кабинете. Игорь Васильевич перевёл дух, заученно сказал:

- Я вас слушаю.

- Вы преподаватель, я не ошиблась? Понимаете, это, конечно, сногсшибательно! За такой короткий срок? Простите, насколько надёжно такое обучение? Не выветрится ли язык через время? - хорошо поставленным голосом диктора или педагога начала сыпать вопросами посетительница.

Затем извинилась, будто спохватившись.

- Я Полякова… балетмейстер. Галина Михайловна, - стала представляться. И всё с паузами, проверяя, очевидно, впечатление.

Гевашев вспомнил афишу: танцевальный ансамбль «Горняк», лауреат многих конкурсов и так далее. Он встрепенулся и так же представился.

Игорь Васильевич понял, что балетмейстер ничего не знает о постигшей его «сногсшибательный метод» катастрофе. Машинально отвечая на вопросы женщины, он настороженно прислушивался к шумам дома быта, опасаясь появления отставника-заведующего, которого оставил в разъярённом состоянии.

И только когда увидел в окно удаляющуюся прямую фигуру зава, вновь залился соловьём, как пьяный пропагандист своего метода. С присущим ему с некоторых пор апломбом Игорь Васильевич попытался заинтриговать Галину Михайловну описанием сеансов английского языка.

Неожиданно Полякова, блестя глазами, призналась:

- А знаете что, вы мне нравитесь!

Вновь вознесшийся в своих глазах Игорь Васильевич нисколько не удивился.

- Чем же?

- В Вас есть что-то!.. Наполеоновское... я бы сказала.. В аспирантуру вам надо.… И… А где ваши ученики?

Польщённый вдвойне оценкой такой важной особы, он картинно махнул рукой.

- Пробовал.

- И что?

- Бесполезно! - как можно правдоподобнее солгал Гевашев, так и не ответив на вопрос об учениках, но заметно помрачнев: - По теории не прохожу.

- Ещё попробуйте, - мягко посоветовала Полякова.

Перед уходом она зачем-то оставила свой адрес.

Пора было уходить и ему.

Когда Игорь Васильевич, спустя два дня, мрачно расписавшись в кадрах быткомбината в получении трудовой книжки, вышел, за дверью все облегчённо вздохнули.

Созвонившись с Раулем Ананьевичем, Гевашев получил обнадёживающий ответ: его возьмут матросом весной, с навигацией. Он стал ждать. Балетмейстеру же он отправил длиннющее письмо с описанием успешных занятий на курсах.

< Предыдущая		Следующая >