О ЛЮДЯХ И НЕЛЮДЯХ

На Воркутинском вокзале, в зале ожидания, дремал на обшарпанной скамейке ещё советских времён, урка. Время сказалось на нём. И как только он не хорохорился, видать было не сладко ему. Пожилой мужчина, без головного убора, лысый, то и дело приоткрывал глаза, осматривался, вроде бы опасался кого, а быть может, поджидал кого-нибудь. Одной рукой придерживал полы начинающей лысеть коричневого цвета шубейки. Проходя мимо, Игорь Васильевич заметил наколку-крест на шее. Без шарфа и свитера, похоже на нательной рубашке не было пуговиц. На ногах стоптанные туфли. “Вот это номер, - подумалось Игорю Васильевичу. - На дворе колотун. Зима, несмотря на март месяц, а он почитай что босиком”.

- Не холодно? - как бы невзначай обронил он.

Мужчина встрепенулся. Видать было, привык к неожиданностям.

- Закурить не найдётся?

- Не курим и вам не советуем.

Тот захихикал:

- Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрёт, - нараспев протянул он.

- Это уж точно, — и Игорь Васильевич почему-то присел напротив, и огляделся.

Киоски сверкали своей свежестью. И впечатление складывалось обжитого места. Входили и выходили добропорядочные люди. В дублёнках, шубах. Даже здесь, почти, что у края земли, жили и трудились люди. И, похоже, было, что сотни из них радовались происшедшим переменам. И что поразительно, подумалось Игорю Васильевичу, так это то, что даже вот этот сидящий перед ним бывший зэк человечнее, скажем, самого американского Билла. Ловеласа и палача Югославии.

- Как вы к шахматам относитесь? — вдруг спросил мужчина. И глаза его заискрились, а может, так показалось Игорю Васильевичу, добродушно настроенному.

- Положительно. Давненько, правда, не сражался.

- А я, к слову сказать, чемпионом зоны был. И в нардах мне равных в Коми не было. Гитары случаем у вас нет?

- Чего нет, того нет. А вы что и на гитаре можете людей порадовать?

- Мою то отобрали, - продолжал незнакомец. – “Где взял? Откуда?” - менты спрашивают. — “От верблюда, - шучу. А потом: — Взял на время у приятеля своего”. – “Адрес? Как звать?” - Совсем доконали. Вот, мужчина вытянул голову и продемонстрировал фингалы на лице. - А на теле живого места нет. Но я держусь. Всё думаю, откуда у нас, истинно русских, когда невмоготу жить становится, на удары судьбы такое упрямство и выносливость?

- Как думаете, откуда?

- Вот я родился таким. И меня не переделать. Вот какой я есть рубаха-парень, таким меня и принимайте в своё сообщество, если я вам подхожу. Но я не ворую.

- Охотно верю, хотя гитара...

- Гитара?.. Это отдельный разговор.

- Интересно! Интересно!

- Вкратце, я работу сделал... Плотницкую. Двери, перегородки в загородном доме. Неделю мудохался, - и мужчина пояснил, что он плотник. И при том - не самый худший. - Меня накормили, напоили, но спать, баиньки не положили. Вместо денег за созидательный труд вручили свёрток с харчами. На дорогу дальнюю выпроводили под «Брызги шампанского». Помните, пластинку такую на танцплощадке крутили в годы нашей юности. Похоже мы с вами одного возраста. Я сорок третьего года...

- А я сорок второго. Первого января на свет появился в десять часов утра. Словом, во время войны Великой Отечественной мы с вами родились, как продолжение жизни на земле, - с пафосом заговорил Игорь Васильевич. - В начале я родился, а год спустя и вы на свет этот суматошный появились. Так… и что дальше приключилось с вами?

- Да то, что я пьян-пьян, а гитару заприметил. И окошко открытым оставил. А ночью, как в известной песенке поётся: “А ночка тёмная была...”. Дело привычное, раз не заплатили по-людски - самому надо взять то, что не додали... Логика!
- Логика, засмеялся Игорь Васильевич. - И не какая-нибудь там, а самая что ни есть Железная, так я иногда называю Социальную логику!

- Ну, видать хозяева догадались, чьих дело рук кража и почему я так поступил. Заявлять в «контору» не стали и, пожалуй, всё бы обошлось мирно тихо, если бы я с одним попрошайкой не поскандалил бы. Ссора то пустяковая... А жизнь кошмаром стала.

- Так из пустяков вся жизнь и состоит, - сострил Игорь Васильевич.

- Так вот, - доверчиво продолжал незнакомец, польщённый видно вниманием господ к своей персоне. - Места, где ловить лёгковерных и доверчивых проще пареной репы, с ним не поделили. А тут на шум и гам (он инвалид на костылях) менты и подвалили. Отоварили нас в отделении дубинками и отпустили. Жаль - гитару отобрали. “Иди! Иди! - говорят, - пока дела на тебя уголовного не завели. Вот выставим её на опознание. Хозяин не объявится, вот тогда и зарули - отдадим по чести и совести — нам чужого добра не надо”. Потом догнал один из их компашки и гундосит: “Уезжай!” А помощи в приобретении билета никакой не оказывают. Хорошо, что я не лыком шитый. Что не промах. Кое-что могём! Прямо ходом на почтамт подался и деньжат подсобрал.

- Каким образом?

- Вот смотрите. Внимательнее. Я вас сейчас обманывать буду! И мужчина достал заскорузлыми пальцами из кармана шубейки колоду игральных карт. — Пальчики мои ещё действуют, - и он продемонстрировал своё мастерство.

Действительно, было на что посмотреть. И тут появился компаньон Игоря Васильевича Виталий.

- Как настроение Игорь Васильевич? спросил он.

Чувствовалось он на подъёме. Не в смысле поддатый, кстати, Виталий не пил: и не курил, а он приучил себя не в чём не разочаровываться и не паниковать при неудачах. Но у них дела шли пока что хорошо и оба они были в восторге от поездки на Крайний Север.

- Так вот полюбуйся. Человека разумного в Воркуте встретил, да такого орла и в Москве с огнём не сыщешь. На все руки мастер и сын у него, говорит, есть, Насчёт сына Игорь Васильевич, конечно, приврал, но для пущей важности.

- Есть! И не один, - с воодушевлением, демонстрируя своё мастерство на картах, заговорил мужчина, блеснув жёлтой фиксой.

- Так он, - засмеялся Игорь Васильевич, - богаче Президента всея Руси, раз сын есть.

- Истину глаголит! Вот крест, - и мужчина осенил себя крестом. - У Бориса Николаевича нема сына - одни девки.

- А вот у него, - обнимая Виталия, сказал Игорь Васильевич, - вообще никаких детей нет. Но он утверждает, что дети это дело наживное. И поправимое. Разумеется, когда он разбогатеет, тогда женится. И возьмёт девочку себе в жёны. Разумеется, не какую-нибудь там шалаву бэушную, а целомудренную. Никем ещё не тронутую, даже не целованную в память своего деда.

- Целок* (девственниц) давно нет, - ухмыльнулся бывший зэк.

- Вас то, как звать? не унимался Игорь Васильевич. - Как Лев?

- Ну, был такой на Руси писатель Толстой. Мыслитель, которого звали Львом. Вот меня в честь его и назвали.

- Почему был? - придрался Виталий, всё это время не сводивший глаз с незнакомца. - Его издавали, издают и читают. Во всем мире. И издавать будут!

- Хорошо! Хорошо! А по батюшке-то как звать-величать?

- Владимировичем!

- Вот что, Лев Владимирович, чем богаты - тем и рады, - и Игорь Васильевич из нагрудного кармана костюма вытащил сотенную бумажку и протянул её бывшему зэку.

Тот ухмыльнулся, но денег не взял.

- Вот смотрите, - и он из всех карманов, мыслимых и немыслимых стал вытаскивать и показывать им пятисотенные купюры вперемешку с червонцами.

- Так он богач! - обращаясь к Виталию, воскликнул театрально Игорь Васильевич и, засмеявшись, спрятал в задний карман своих брюк деньги.

Каково было моё удивление, когда, поздно возвращаясь к себе, домой, прямо на ступеньках, ведших на чердак, у двери в свою квартиру я застал бомжа, за трапезой. Разговорившись, я признал в нём по рассказам Игоря Васильевича о поездке в Воркуту бывшего зэка. Но странно на шее у Льва Владимировича больше не было креста.

- Лев Владимирович? Наслышан. Игорь Васильевич о вас рассказывал, - напомнил я ему и Воркуту и зал ожидания на вокзале: - Но какими судьбами вот сюда, на лестничную площадку?.. Не понимаю!

- А что понимать?

- Не скажите. Понимание - это одно из самых трудных занятий. Если бы люди друг друга могли бы понимать правильно, рай наступил бы на земле. Но люди делают вид, что понимают друг друга, а на самом деле компромиссно решают поставленные вопросы, каждый, оставаясь при своём мнении. Что касается нас с вами, могли бы позвонить, и я показал на дверной звонок.

- Так я ведь бомж*.

- Так паспорт ведь есть?

- Всё равно совестно. Завалиться домой к незнакомому человеку “За здорово живёшь.” Нет! Это не для меня.

- Тогда к мыслителю.

- К нему нельзя. У него беда. Ребят его арестовали. Обыски. Меня менты шуганули...

Я совсем не понимал о чём идёт речь.

Какие обыски? Какие менты? Я только сегодня разговаривал с Игорем Васильевичем по телефону.

- К сожалению, он и меня не просветил. Правда, попросил кое-что вам передать на хранение. Мало ли что. И из сумки своей объёмной дорожной Лев Владимирович извлёк двухкассетный магнитофон «Панасоник» со съёмными колонками. Я растерянно смотрел на бомжа и на магнитофон, не зная как поступить.

- Берите! Берите! А обо мне не беспокойтесь. Я до утра здесь на площадке перекантуюсь. А завтра видно будет! Я молча взял магнитофон из его рук и открыл дверь. Дома было тихо. Жена, дети спали. Я прошёл на кухню и поставил чайник. Вернулся и хозяйским жестом распахнул дверь пошире.

— Прошу вас в наши апартаменты!

К моему удивлению Лев Владимирович приглашением так и не воспользовался. Тогда я со стаканом чая вышел сам. Чай он отхлебнул с удовольствием и поблагодарил меня за заботу о нём.

- Как же так? — спросил я его. - Вы нормальный человек и к тому же трезвый, хотя и есть на что выпить, судя по рассказам Игоря Васильевича, а в таком положении.

Он внимательно на меня посмотрел. И мне показалось, что он совсем не тот человек, за которого себя выдаёт.

А вас звать Геннадий Васильевич? И вы здесь прописаны?

Я свою очередь решил его ошарашить.

- У меня есть знакомый Александр Павлович, подполковник милиции в отставке из благословленного града Ульяновска. Так вы, уважаемый Лев Владимирович, здорово мне его напоминаете. Тот тоже с расспросами: “А где работает и жену мою по имени и отчеству называет? А сколько у вас детей?” - Много, — отвечаю. - И все мои. А насчёт жены своей скажу, что она, где надо там и работает”. И что интересно, так он по имени и отчеству ко всем поимённо обращается. И всё это с шутками да прибаутками. И в записную книжечку все данные записывает, кто, когда родился, крестился... Давайте я ещё вам чайку принесу!

И тут я заметил термос. И, приглядевшись, повнимательнее, я сделал вывод, что передо мною вовсе не бомж. А, по всей видимости, оперативник, но почему у меня в доме? Это было совсем для меня непонятно.

Так что насчёт чая? обратился я к нему.

— Этого вполне достаточно! Да вы не беспокойтесь! У меня и сок есть. Да, кстати увидите..., — то, что Лев Владимирович назвал моего старого знакомого по фамилии, лишь подтвердило мои подозрения насчёт оперативника. - Передавайте от меня привет и самые что ни есть наилучшие пожелания! И то, что есть и люди и нелюди, я согласен, действительно, если бывший пионер, комсомолец, член партии, да к тому же служивший в рядах Советской Армии вдруг перекрасился, нацепил двуглавого орла, встал в стойку смирно под трёхцветным флагом, надо всем призадуматься - всё ли в порядке с его головой? Не может быть, чтобы он в одночасье переродился и из человека стал нелюдем. Надо всем здравомыслящим людям подумать над тем, как в нашем обществе появились нелюди. Как быть? - Не дожидаясь ответа, очевидно заметив моё замешательство и недоумение, он добавил: - Для меня лично примером был и остаётся замечательный асс разведки Николай Кузнецов. В мундире немецкого офицера-нелюдя он совершал подвиги, приближая день Победы!

- И вы думаете, — нашёлся я что сказать, - Что и в наши дни есть ещё такие люди?

- Не только думаю, но и знаю!

- Хочется в это верить, хотя..., и я поведал ему смысл разговора с генералом с Лубянки в один из солнечных дней 9 мая 1995 года. Был митинг коммунистов, и я забрёл на площадь. – “Ба! - воскликнул я про себя. - Вот это да! Молодой генерал на коммунистическом митинге. Такое не каждый день воочию увидишь!”

Я покрутился вокруг торжественного знаменосца, седого мужчины, и вдохновлённый созерцанием красного знамени СССР, направился к нему. Не терпелось задать парочку вопросов, как мне тогда думалось, на засыпку. Генерал даже и не удостоил меня взглядом, когда я, подойдя, встал рядом с ним.

“Скотина!” подумал я. Но вслух, стараясь не замечать укоризненных взглядов лиц, сопровождавших, как позже оказалось, своего шефа, я сказал: “Вопрос задать можно?”, на который я так и не получил ответа. Потоптавшись на месте, я всё же пояснил, что я учитель, на пенсии, и не всё, что происходит в стране и за рубежом нам, пенсионерам, понятно. Тогда он, так и не повернувшись ко мне, оживился: “Спрашивайте!” “Что для вас, военного человека, означает Родина?” “Родина – это-то место, где родился человек”. - “А социалистическая Родина?” - “Это всё козни большевиков. Так сказать обдуриловка!.. Я же сказал, такой Родины не знаю!”

После этих зловещих слов, у меня не только запершило в горле, но и повеяло от него какой-то вонью. Но я мужественно спросил о Кузнецове, легендарном патриоте-разведчике. Слышал ли генерал о таких людях, которые знали, что с предателями СССР делать? И знаете, что подонок ответил? И не дожидаясь ответа, я продолжал: - Он наклонился ко мне как-то боком, вроде бы опасался, что я запомню его внешность, и прошептал всё так же зловеще и угрожающе, отбивая у меня желание, задавать неудобные вопросы: “Я не мокрушник!” Выходит прав Игорь Васильевич! В жизни нашей и правильной и неправильной есть и люди и нелюди! подытожил я, посматривая на озадаченного собеседника. Тот промолчал. Мне ничего не оставалось, как откланяться и уйти восвояси.

Каково было моё удивление, когда через полчаса я, прислушавшись, обнаружил тишину, выпуская кота. Ясно было, на площадке никого не было, иначе кот бы попятился. Я поднялся по лестнице, ведущей на чердак, и в этом убедился. Но это не был сон, да и наваждением происшедшее назвать нельзя было. Магнитофон-то был натуральный и, внимательно его, исследовав, я признал в нём магнитофон старого знакомого.

На следующее утро я обследовал лестницу и площадку перед дверью, ведущей на чердак. Увы! Никаких следов пребывания Льва Владимировича я так и не обнаружил.

2000 г.