Г л а в а 13

СЮРПРИЗ

1

— Убить? Отца родного? Вот для чего я тебе понадобился! — расслышал Игорь, подходя к крыльцу дома Гиргишана.

Осторожно, стараясь не шуметь, поднялся по крыльцу и потянул ручку на себя. Дверь отворилась, Игорь, крадучись, пробрался в кладовку и через щелку в зашторенном окошке видел всё происходящее. Старался не дышать, чтобы не выдать своего присутствия, при этом лихорадочно обмозговывал, как реально помочь в скандале своему другу и наставнику.

Никогда не приходилось видеть до такой степени разъярённого Гиргишана, который за грудки держал парня.

— Убью! Убью! — истошно вопил тот заезженной пластинкой.

Игорь пригляделся и узнал этого типа. Да и как не узнать!

— В Сафьяновском автобусе, мамочка, — продолжал бесхитростное повествование Игорь, который иногда то ли всерьёз, то ли шутя называл Оленьку мамочкой, — ко мне подсел один тип, назвался Никодимом, Я ещё ненароком подумал не тот ли Никодим, который насмехался надо мной в пионерском лагере?.. Я мельком взглянул на него, и он мне не понравился, потому и не стал знакомиться. Правда, обратил внимание на его нездоровый вид: Глаза впавшие, потухшие, на висках преждевременная седина, нос картошкой с красными прожилками.

— Можно поумнеть, читая книги? — зычно вопросил попутчик.

Мне ничего не оставалось делать, как машинально кивнуть головой.

— Миллионы читают, — наседая на меня, продолжал Никодим, но…, — он явно хотел просветить меня, — Но, заметьте, — опять что-то, очевидно мешало ему высказаться, — Но, — решился он, наконец, — Ни Тимирязевым, ни Достоевским не становятся, А почему, знаете? — вконец раздоса­дованный моим молчанием, спросил всё же он.

Я поднял глаза от книги и уставился на него. Честно говоря, мне было не до Никодима. Не потому ли я не настроен был знакомиться с первым попавшимся попутчиком? Всё же манерой говорить скорее с самим собой, он обратил на себя внимание, и я подробнее рассмотрел его. На вид не больше двадцати, поджарый, небрежно одетый. По смугловатому лицу, разрезам глаз, их цвету можно было догадаться о наличии в его венах кроме русской других кровей.

Вскоре он вышел, и я, занятый думами о Гиргишане, облегчённо вздохнул.

Лет через десять чёрным по белому я прочёл в одной из книг, кажется журналиста-международника Зорина, которую читал, подтверждение слов Никодима: "В домах миллионеров вы найдёте всё, кроме художественных книг, их они не читают!"

Если бы, Оленька, знал я тогда, куда направлялся Никодим?.. Многое можно было бы предотвратить!..

— Ну и ну! Ну, и сыночка твоя мама Лида подарила мне. Так прикинем, — вдруг развеселился Гиргишан, потешаясь над самозванцем сыном, который отбежал на безопасное расстояние, стоило только Гиргишану разжать свои "тиски". — Чем убивать будем отца родимого?.. Топором? Так, где он родименький? А может верёвкой? Так сподручнее. Петлю да покрепче. Ножом? Кухонным? Так не возьмёт Гиргишана. О рёбра, жилы поломается. Вот прошу тебя, сыночек, тесаком разбойничьим, такой у меня припасён на крайний случай, садануть под лопатку. А я лягу, или сяду и спокойненько, "а на кладбище всё спокойненько", и смотреть буду, как ты это делать будешь.

Он подсуетился, и вскоре орудия убийства выстроились в ряд на столе. Топор, нож кухонный красовались рядом с верёвкой бельевой. Зачем-то понадобились и скалка, и молоток, самый что ни есть обыкновенный.

Сделал петлю, подвязал верёвку к крюку, на котором висела люстра, взял табуретку, встал, сунул голову в петлю, и рукой держась за петлю, скомандовал:

— Ну, смелее, сыночек! Вешай папу! Это так просто поддать ногой по табуретке. И дело в шляпе, а шляпа, как известно, на папе... А папа... Дальше сам знаешь!..

В общем, с юмором у Гиргишана всё было в порядке.

Зрачки расширились у "сына", онемел, не двигался. Минута, вторая томительного ожидания...

— Так-к, — процедил Гиргишан. — Не желаешь?.. Понимаю! Кишка тонка! Одно дело трепаться, а другое — дело делать. А может, такое занятие, как вешать, тебя недостойно? Ну, тогда отсеки голову топором. Я лягу для удобства, голову вытяну, и не буду тебе мешать.

И Гиргишан действительно лёг на кушетку, вытянул голову, скосил глаза на Никодима и, не мигая, уставился на него.

— Не робей, сынок! В жизни нашей бековой нет ничего проще и легче чем опустить топор на шею своего отца.

Никодим не шелохнулся. И на этот раз промолчал.

Ну-у, — подзадоривал его Гиргишан, усмехаясь в усы, однако весь в напряжении, не сводя пристального взгляда с Никодима, подковырнул, точно издеваясь:

— Тогда ты не мой сын!

Никодим ухватился за топор, поднял его двумя руками, зажмурился: — Твой! — видимо, прежде чем опустить топор на человека, ему хотелось совладать со своей совестью. — Твой!.. Мать перед смертью исповедалась.

— Отчего умерла? — спросил всё ещё отрицающий отцовство Гиргишан, а сам гадал: — Если это мой сын — извинится, а если самозванец?..

— От рака лёгких и сердечной недостаточности, — скорее выдохнул, чем проговорил Никодим, в изнеможении опуская топор и швыряя его под платяной шкаф.

Гиргишан повеселел от мысли, что если... замочить Никодима самым натуральным образом. Взять и "замочить!" Нет! Нет! Только не сегодня. Лучше это сделать завтра-послезавтра. Выяснить надо, что к чему!

Он засобирался, засуетился, намыливаясь пойти к одной знакомой своднице Ленке, бывшей некогда закадычной подругой Лиды, которая и познакомила его с ней. Казалось, не обращал он больше внимания на Никодима, размазывающего по лицу внезапно хлынувшие слёзы раскаяния.

Так-к! Где она сейчас может быть? Вот кто мог пролить свет на пока что покрытую дымкой тайну рождения Никодима. Не мог ведь его сын стать подонком, к тому же алкашом. От кого он? Так и ушла из жизни Лида, которую он когда-то боготворил, так и не выдав своей тайны. Рак лёгких? Вот до чего довело злоупотребление курением! Он как знал, что её сумасбродный нрав приведёт всё-таки к преждевременному уходу её в мир иной, потусторонний, в который хотелось верить, но не было никаких весомых доказательств в его сущест­вовании даже у попов. Возможно, потому что не было никаких исторических доказательств и фактов о жизни самого Иисуса Христа, он оставался атеистом.

2

И вот что Игорь Васильевич узнал.

— Так и знала, что это ты, — сказала Лена, пропуская в прихожую свою знакомую Лиду. — Да на тебе лица нет!..

Лена встревожилась: Ещё милиции не хватает мне до полного букета!.. Значит, этот подонок Павлов не в шутку, а на полном серьёзе отнёсся к моему легкомысленному предложению осчастливить Лиду своим личным участием в загородной прогулке.

Этот неработающий Павлов, у которого мать была на руководящей должности в горисполкоме, был «разведенец», мастак "лапшу повесить на уши", на любого, кто под рукой у него окажется. Что касается подруги, строившей из себя недотрогу, то Лена видела её насквозь. Познакомилась она с этой пышнотелой Лидой на городском пляже в начале июня. Тогда же познакомила с ней давнего знакомого Гиргишана.

Лена задумчиво посмотрела в окно. По нарядным улицам славного града Измаила "филонила" праздная публика. От заведённой в те застойные годы жизни не было этой публике ни здорового отдыха, ни спокойного сна. Молодёжь вообще ни о чём не задумывалась: такой "образ жизни" вполне устраивал. Летом она ублажалась мелодиями "полуджаза" из волосатиков. Рвение к танцам у юношей и девушек было такое, что неискушённому человеку невозможно было ступить на танцплощадку. Дорогу преграждала крепкая стена из движущихся живых тел. Владельцам этих тел смысл бытия представлялся покоящимся на трёх основных вещах. Развлечения, флирт с особой противоположного пола, легко переходящий в секс, и выпивка. Что касается последнего, то задача упиралась, как правило, в финансовую несостоятельность алчущих. Идеалом была выпивка с раскладом на троих, а лучше на пятерых; не в ущерб "карману", как говорится. Что касается "мировых проблем", да пусть их решают до посинения начальствующие умы... Мешать им юнцы и девицы, а также и люди постарше не собирались.

Смысл бытия ускользал от их понимания. Самым приличным "занятием" казалась, поэтому выпивка, тем более что в Бессарабии, издавна повелось вкушать вино вместо банальной воды. Тут пьют по любому поводу и без повода — просто отдавая дань традиции и заветам ушедших поколений. Пьют вина креплёные и сухие, белые и красные подряд. И от такой смеси бродит в желудках. Сладость бессарабского винограда достигает всюду, случается, валит с ног неопытного здоровяка. Порой даже с двух-трёх стаканов, а уж с пяти — наверняка.

Достопримечательность Измаила — городской базар. Напротив него — магазинчики в саманных домах барачного типа. Как в самом городе, так и районе базара вечно случаются сногшибательные происшествия, не говоря уж о хулиганстве. Одурманенные винными парами юнцы, не зная, куда себя деть, куда направить силу удаль молодецкую, затевают такие потасовки, что дело доходит до судебного разбирательства. Бывают и затишья, но не более как на неделю-другую.

Как правило, Измаил почти всё время на осадном положении. Везде милицейские посты, дружинники, патрули. Так что здравомыслящие силы по борьбе с разгулом мракобесия всегда начеку. Стоит им, "засечь" группу задирающихся подростков, как тотчас в рупор зычно предостерегают: "Разойдись!". Подростки, конечно, врассыпную. Однако не пройдёт и получаса, как их снова тянет "магнитная сила" собраться в кучки и ватаги.

Лена вздохнула, искоса взглянула на подругу.

"Ведь предлагала же тебе Серёжу напрокат! Как-никак заочник водного института, широкоплеч, удали хватит на десятерых. К тому же привлекателен, а главное — совершенно свободен: никто за волосы драть не будет!..

— Так нет, упрямая, гнёт своё! — пояснила она Гиргишану смысл тогдашнего поведения. — Говорила ей: с кавалерами успеется. Одним лучше всего проводить время: ни от кого не зависим, ходим ли по улицам или загораем на пляжах. Что ж, сама приставала ко мне, напрашивалась на знакомство с каким-нибудь молодцем.

Лена толком не понимала, что именно стряслось с подругой. Она всмотрелась в её лицо повнимательнее. Всё понятно: под запавшими глазами круги, плечи опущены, плюхнулась на диван обессилено. Значит Павлов хорошо "поработал". "Хорошо, что сама я с этим мерзавцем вовремя развязалась. Павлов влюбчив и прилипчив похуже пиявки, целых полгода изводил меня.

— Ну, чё молчишь? — спросила она тогда Лиду. Обессилено опустив руки, подруга соображала, наверное, где находится. Уставилась на Лену невидящими от слёз глазами. Потом, сделав усилие, проговорила:

— Скажи, кто-нибудь знает, где и с кем я была? Ты говорила кому-нибудь?.. Умоляю! Скажи.

— А ты толком объясни мне, что случилось? А то говоришь загадками, — отпарировала Лена. — Не пойму я тебя что-то... Не паникуй, охолонь! Горячку не пари!.. Счас разберёмся.

Она направилась к буфету за коньяком и рюмками.

— Может, пойти куда надо и рассказать всё как есть? — не слушая Лену, задала, как бы, советуясь с собой, вопрос Лида.

Хозяйка квартиры побледнела от недоброго предчувствия неприятностей, готовых свалиться на голову.

— Да сиди ты, не мыкайся! — прикрикнула она на Лиду. — Я потом сама провожу... А хочешь, у меня останься ночевать. Места хватает...

— Она быстро наполнила рюмки, передала одну из них Лиде, подруги лихо чокнулись. На самом деле Лену бил непонятно откуда-то взявшийся озноб, она страшилась возмездия за подлость, которую позволила себе, поведав целомудренной дурёхе Лиде о сногшибательных историях с представителями сильного пола. Она вспомнила, как подыграл ей Павлов, гнусновато хихикая: "Ну и что?! Девиц без заскоков на белом свете не бывает. Так-то так, но если дело дойдёт до милиции, тогда не сдобровать. Начнут выяснять детали, докопаются до её сводничества. Нет, надо отговорить дурёху Лидку от опрометчивых поступков".

— Мы с тобой, что ни говори, всего-навсего женщины, — жарко выдохнула Лена на ухо подруге, обнимая её за плечи.

Лида насторожилась, не совсем понимая, куда клонит её подруга.

— Неужели непонятно?!.. Наша женская доля такая: ходи да оглядывайся, нет ли серых волков на хвосте. Если, что и произошло между Павловым и тобой, так казни за это лишь себя. Понятно?

— Соображаю! — выкрикнула Лида. — И всё же? Отвечай: говорила ты ему обо мне?

— Я что-то не пойму, о чём? — уклонилась сводня от прямого ответа. — Причём тут я? — и посмотрела ей в глаза: — Раз не хочешь сказать, тогда как знаешь. Только помни: мне завтра на работу топать чуть свет. Надо совесть иметь! Затеяла кутерьму, на ночь глядя. Давай-ка лучше провожу тебя. Помогла ведь тебе с замужеством, вот и Гиргишану и кайся, исповедуйся. Ради бога!

— Только не ему, — вспыхнула от стыда Лида. И пояснила, что Гиргишан с неделю как уехал из города на заработки в область. Вместе с приятелями шабашниками. Золотые руки у Гиргишана: за что ни возьмётся, смастерит глазам на удивление, а языкам — на добрую зависть. Потому как у него золотые руки столяра. А по поводу загса просил повременить. Поначалу попривыкнуть друг к другу.

Лида вдруг немного успокоилась, подняла недопитую рюмку до уровня глаз, откровенно любуясь её гранями:

— Это что — хрусталь?

— Будто впервой видишь! — обрадовано усмехнулась Лена. — Рада, что опомнилась ты... С женщиной всякое может случиться! На то она и женщина, в отличие от мужика.

Лида принуждённо рассмеялась, но ей значительно полегчало. От выпитого коньяка жизнь не казалась такой уж мрачной. "Неужели мне приснилось то, что было на пляже? — думала она. — Конечно, приснилось! Не было никакого насилия над разнежившейся под жарким солнцем одинокой женщиной".

— Минут на пять я утратила всякую бдительность? — всё же рассказала она о происшествии на диком пляже. — Как обычно посидели мы с Павловым.… Даже не раздевались, А до воды дела так и не дошло, Выпили, закусили. Всё путём! Мне и пикнуть не дали, как уже всё свершилось!.. Таблеток снотворных Павлов, подонок, подсунул, а я наглоталась, поэтому ничего не помню. Когда часов пять спустя очухалась, мерзавца и след простыл! Кошмар какой-то! Пойти заявить? Свидетелей никаких. А на кого, спрашивается?.. Поехать домой, а потом рассказать Гиргишану? Скандал мне вроде ни к чему.

Впрочем, как понимала Лена, её подруге было не до смеха. Ей представлялась другая картинка вроде той, что Лидке романтики захотелось: нагишом позагорать на солнце. На самом деле она и не раздевалась. А когда поняла, что её изнасиловали, быстро разделась и сиганула в воду.

"Теперь за всю жизнь не отмоешься", — брезгливо подумала Лида, подозрительно оглядывая берег.

Яростно намылилась и ожесточённо тёрла кожу, тщетно пытаясь отмыться от негодяя. Она была уверена, что стала жертвой одного насильника. Тот видно, молча, истязал её, но следов насилия на теле не оставил.

"Опытный подонок! — думала она с яростью. — Вот и докажи теперь, кто есть кто? Ни свидетелей, ни следов на теле".

Лида, вытащила из сумки кошелёк, пересчитала деньги. Было две десятки, один трояк, затем рубль и шестнадцать копеек мелочи; а также удостоверение мастера консервного завода. Преступник ни на что не позарился. Тогда Лида перебрала в своей памяти всех знакомых мужчин, особенно падких на женщин. Среди них не оказалось никого, кто бы ни польстился на деньги. "Конечно, деньги всем нужны, — зло подумала она. — Постой, постой, может у Ленки рыльце в пушку? Но, что знала она?.. Раз пять побывала я вместе с ней на диком пляже. И что же? Никаких подозрительных кадров не заметила. Может, потому, что неопытна и глаз не наметан?" Внезапно, словно молния, её мозг пронзила догадка о тайном сводничестве любимой подруги. "Ах, ты сволочь!.. Предательница! Ей ничего не стоит подстроить так, что он в следующий раз приведёт с собой "напарника". Ну, погоди, стерва, доберусь и до тебя".

И Лида добралась-таки до "черемушек" измаильских. Там, в просторной двухкомнатной квартире, полученной непонятно каким образом, привольно благоухала Лена. Семьи у неё, отродясь не было, равно как и того, что так дорого каждому человеку, — родителей: Лена воспитывалась в интернате, куда её в младенчестве, вероятно, подбросила легкомысленная мамаша. Тем более становилось загадкой, как Лена смогла выучиться на инженера, стать владелицей отдельной двухкомнатной кооперативной квартиры. Это было не­возможно в перенаселённом до отказа Измаиле. Естественно, наивная Лида не могла знать, что "сделал" это чудо любвеобильный до выпускниц директор интерната. Правда, потом он все-таки был разоблачён и получил за совращение малолетних "на полную катушку" по закону. А Лена как жила, припеваючи, так и продолжала поживать: в новых "покровителях" она не имела недостатка.

Пока Лида, ни прочие её подруги, ни о чём не догадывались, поскольку Лена не посвящала их в свои тайны. И вот теперь нежданное "ЧП" с приятельницей, к тому же — депутатом горсовета. "Не могу я допустить такой огласки, — подумала Лена.

— И что ему в голову пришло изнасиловать дурёху неопытную!

Она решительно взяла Лиду под локоть;

— Вот что!.. Пошли, я провожу тебя. А на дорожку выпьем ещё по махонькой, а?

Лида вяло согласилась. После второй рюмки она почувствовала себя свободно и заговорила языком подзаборной девки, набивающей себе цену:

— Это, слышь, Ленка, всё трынь-трава! Ну, по­пользовался тот хмырь моим телом, не облезла ведь... Хошь, анекдот расскажу?

— Валяй, валяй!.. — подзадорила Лена дурёху. Ей стало спокойно и легко. В очередной раз судьба смилостивилась, и отвела от неё крупную неприятность.

— Ну, слушай... Прибегает однажды дочка к своей матери и беспечно сообщает: "Мама! Меня сегодня одиннадцать парней..." — и, не досказав, что с ней сделали, бьётся в истерике. Мамаша засуетилась, хватаясь за голову, несвязно утешает: "Ничего, дочка, не убивайся так! Всех счас найдём и сурово накажем".

Дочка оживает, с улыбкой просит мать: "Всех не надо. А если хочешь помочь мне, то найди пятого и девятого...".

Лена заразительно хохочет. Такие анекдоты ей по душе. Через силу смеётся и Лида, хотя на сердце у неё тягостно и грустно. Она завидует подруге, у которой нет ни личных, ни квартирных проблем.

В эту ночь, впервые в своей замужней жизни, Лида не ночевала дома. "Мне следует держаться крепче за Ленку, и тогда всё в этой действительности ляжет по своим полочкам, — беспечно решила она. Правда, тогда она не знала — не ведала о том, что пошлость и грязь, порождаемые безвременьем семидесятых годов, станут органической частью её жизни, и на волне "преуспевания" она, Лида, неудержимо покатится к неизбежному краху, сохраняя свою беременность, при этом смутно догадываясь, кто же отец будущего ребёнка может быть? И когда заметила, что Гиргишан предохраняется от запланированного ею отцовства, решила без огласки будь, что будет, поставить на нём крест.

3

— Я спросил Дашу о Никодиме, — продолжал Игорь своё бесхитростное повествование.

— Его сын! — поникла её голова.

— Что-то не похож, — засомневался я.

Тогда она приникла ко мне и затряслась в безудержном плаче. Я утешал её, как мог, Гладил по волосам, дотрагивался до лба, правда, до губ коснуться не посмел. Дверь коридора распахнулась внезапно, и мы отпрянули, друг от друга точно мог вошедший видеть сквозь стену, чем мы были заняты в данный момент. Мы прислушались к топоту ног. С грохотом лязгнуло что-то тяжёлое. Тишина не радовала, какая-то зловещая наоборот тяготила своей невысказанностью, показной нарочитой затишью. Я осторожно приоткрыл дверь убежища и обомлел.

— Что там?— словно сквозь вату в ушах услышал я взволнованный голос Даши.

— То-о... — Я так и не договорил до конца ужасное теперь слово, всегда казавшимся таким обыденным повседневным. Даша нетерпеливо, пытаясь очевидно, разобраться, что к чему сама, осторожно затаив дыхание, выглянула, и тотчас дико закричав при виде окровавленного топора, теряя сознание, рухнула на пол. Я слышал стук её тела, но начисто забыл об оказании ей помощи, настолько мои мысли были в соседней комнате, где только что разыгралась ужасная трагедия. С биением сердца я подкрался к двери. И вдруг услышал, что меня зовут зайти внутрь. Я тотчас узнал голос Гиргишана, несмело толкнул дверь. За столом, как ни в чём не бывало, восседал Гиргишан, Мне показалось, что он не рад моему появлению и даже то, что я мог понадобиться как существенная подмога, не обрадовало его. Напротив, он помрачнел, очевидно, припоминая, как я мог оказаться в его доме в столь неподходящий к посещению час.

— Зови!

— Кого?

— Самозванца и Дарью Георгиевну, — подняв кулак, грохнул им по столу: — Оглох, что ли?

4

И вдруг Игорь зримо вспомнил о яркой и внушительной речи Гиргишана на очередном совещании уникумов на новоселье в Сафьянах. Костоправ из Жёлтых Яр, вот кто нужен для решения этого семейного конфликта! Он подпрыгнул от радости и тотчас отправился на поиски Даши.

Он не знал ещё, что во флигеле в это время Даша ссорилась с пристававшим к ней Никодимом.

Видя в Даше только плод своего ненасытного воображения — женщину и только женщину, а не жену своего "отца", Никодим подхватил её на руки, отчаянно рвущуюся из его мужицких рук и потащил на кровать. Зацепился за портьеру двери, оступился, этим и воспользовалась Даша. Она вы­скользнула и, отпрянув от него, запричитала, заголосила:

— Убил! Отца своего-о-о... родного.

— Отца? — отозвался Никодим, подскакивая опять к ней, оприкинул её на кровать. Странно, но в самый ответственный момент их схватки, она не испытывала страха от того, что и на неё подымется рука убийцы и насильника.

Не в силах с ней справиться, Никодим соскочил со смятой их разгорячёнными телами постели. Лицо исказилось от напряжения, глаза покраснели, а сам он дрожал, его вроде бы бил озноб.

— Повтори! — опять вцепившись в неё, угрожающе закричал он. — Повтори, что сказала!

— Отца говорю, шарахнул топором… Да, отпусти, больно!

— Говорю ведь, не убивал его!

— А почему топор в кровище?

— Почём я знаю!

Даша стала на него напирать:

— Ты что ко мне пристал, как банный лист, баб свободных мало?

— Да не приставал я к тебе!

— Тогда рук не распускай! — совсем осмелела она. — И вообще проваливай, пока участковому не заявила.

— А вот этого делать не следует!

— А насиловать следует?

— Так ведь сама напросилась!

— Ах, ты, гадина! — так и закипела Даша от ненависти. — Я к тебе как человеку и дверь открыла и приветила как сына Гиргишана, Как-никак, а вроде родственники мы, а ты как повёл себя?

— Как?

— Как бандит с большой дороги, — она прикусила язык и насторожилась. Явственно они расслышали чьи-то шаги во дворе.

— Лучше ни с кем не встречаться! — взмолился Никодим. — Спрячь меня!

— Давай сюда! — приказала ему Даша, указывая на примыкавший к спальне чулан с зарешеченным окошком, закрытым занавеской.

Никодим повиновался.

Дверь тотчас распахнулась, и появился Игорь на пороге спальни. Потемневшая и хмурая Даша, казалось, больше ни ему не радовалась, ни его появлению, ни щедро поливавшему землю грешную солнцу. Говорила, словно делала одолжение, с трудом разжимая зубы.

— Случилось что? — обеспокоился вдруг Игорь, настороженно всматриваясь в её фигуру, сжавшуюся в комок в отчаянной попытке предупредить неминуемое. Даша выпрямилась, блеснули белки её жгучих глаз, заговорила, стыдясь своих слов и покрасневших щёк:

— Разве по мне не видно, что со мной сделал этот скот! — руками нервно теребя, уже не глядя на него, расстегнула кофточку.

— Кто же тебя так? — закричал вне себя Игорь. — Неужели этот подонок?

Он имел ввиду Никодима.

— Он! Кому ещё! — заливаясь слезами, прошептала несчастная жертва.

Он как мог, старался успокоить. Да, заставил застегнуть кофточку.

— Надо что-то предпринять! — бросил он, направляясь к двери, смутно понимая, что же ему предстоит делать.

— Нет! Никуда я не пойду!

— Как так, нет? — опешил Игорь. — Ты что так и будешь сидеть и ждать милости от природы?

— Я его боюсь!

— Кого его, Гиргишана, или Никодима? Если Никодима так он далеко, пьёт зайбер или хлещет водку, дрожит от страха за содеянное.

И никак он не ожидал ответа:

— И того и другого!

— А кого больше? — машинально спросил Игорь.

— Гиргишана! — залилась слезами Даша и не слышала, теряя сознание, как вышел из спальни Игорь, как щёлкнул замок на дверях, как набросился, на её тело Никодим, воспользовавшись её беспомощным состоянием в отместку тому, что она его заложила.

5

По пути в дом Игорь заглянул в сарай, так: на самый пожарный случай. Вдруг не уехал и там прячется от Гиргишана Никодим.

В углу без поводка, совсем как человек, поджав ноги, сидела... язык не поворачивается, сказать, собака, и следила за Игорем. Страх обуял его. "Человек, загримированный под собаку", подумалось ему. Он выскочил из сарая под свирепое рычание пса и поспешно, ретируясь, закрыл на засов окованные железом двери. "Так оно побезопаснее, — перевёл дух и отдышался. — Прямо наваждение". Не останавливаясь, он пролетел до калитки и только за ней, почувствовал себя в безопасности. Тишина! Теперь можно, как ни в чём не бывало, пройти в дом.

В субботу в библиотеке взял каталог по собакам, перелистал. Каких только морд, глаз не насмотрелся? Но такого выражения, так и хотелось ему сказать, лица и глаз он не увидел. Всё ещё волнуясь, он отправился домой. Дома всё так же никакого просвета. Нотации, поучения, как и повелось. С нехорошими мыслями он ворочался чуть ли не до двух часов ночи. Зато утром, невыспавшийся, он, осенённый прозрением Как быть? Так и взлетел с дивана, на котором спал. Ему было, что сказать Гиргишану. В библиотечной книжке "Последние тайны старой Африки", он с волнением прочитал о бушменах. О их собаке-кормилице Роджере. В наших справочниках нет такой породы собак. В своё время он переспрашивал знатоков собачьего клана, никто не знал, по описаниям к какой породе относился этот пёс...

"Какая разница, — заливался Гиргишан, — как хочешь, назови, только в печь не сажай!"

Прежний владелец одно время имел на собаке немалые деньги. Находил покупателя. Расставался со слезами на глазах, клятвенно брал обязательство от покупателя не держать собаку на цепочке, не говоря уже о цепи. И что же неделя-полторы, а раз дошло дело до трех месяцев — и опять... возвращался Роджер наперекор судьбе к милому хозяину. Но где искать его?

Когда несчастная Даша пришла в себя, в спальне никого не было. На полу валялось её нижнее белье. Она вскочила и осмотрела чулан. Никаких следов насильника, Странно, но никакого страха больше не испытывала ни перед Гиргишаном, ни перед Никодимом. Всё, что с ней происходило от силы пятнадцать минут, она так и не смогла вспомнить, как не сосредотачивалась. Ясно было одно — её изнасиловали! Спрашивается: кто? Неведомая сила подняла её с кресла и побудила выйти во двор. И там она заметила фигуру у сарая. Приглядевшись, опознала Никодима, что он там забыл? Вдруг она догадалась — закрывает сарай. А там...!

"Вот кто ей поможет! И отомстит!" — эта мысль так и засела в её голове. Бегом в чулан, запасной ключ на месте. Даша бесшумно проскользнула к сараю. Была, не была! Сейчас, дорогой! Секунда, одна, другая и, предчувствуя неладное, Роджер рванулся вперёд с грозным рычанием за чужаком. В мгновение ока упругое, сбитое тело молнией промелькнуло на глазах, выскочивших во двор Гиргишана и Игоря. Окрик "Фу!" — не остановил собаку. Вновь появилась она, но уже на заборе и исчезла вместе с предсмертным криком Никодима: "Отец!"

Игорь бросился на помощь, но Гиргишан удержал его за рукав.

— Не вмешивайся! — пробурчал он.

— Ведь это твой сын! — смешавшись, опешил Игорь.

— Не сын, а самозванец! — ошарашил тот Игоря.

Сделав знак оставаться на месте, он вошёл в дом, вынес ружьё, выскочил на улицу, за ним выбежал Игорь. Возле растерзанного Никодима, с разорванного горла которого, хлестала кровь, лежал Роджер, высунув язык, уставший и не менее потрясённый своей врождённой способностью убивать.

Гиргишан поднял ружьё и, почти не целясь с прощальными словами: "Прости, дружище, за самосуд!", нажал на курок. Грянул выстрел. Взвизгнув, собака подпрыгнула вверх, точно, обретая крылья, и рухнула бездыханно у ног своей жертвы.

На выстрел сбежались люди. Гиргишан, рыдая, стоял безмолвно, глядя на неподвижные тела, самозванца в сыновья, и близкого друга-убийцы. Тела такие неживые и потому беспомощные. Игорь видел, как высохли прямо на глазах его слёзы. Потрясённый происшедшим, не зная всей правды, не прощаясь, оставляя и Гиргишана и Дашу наедине с бедой, поплёлся прочь с поникшей головой, точно не знал, как спастись от чумы или проказы.

< Предыдущая		Следующая >