Г л а в а 12

КРАЖА

1

Так вот, Оленька, — продолжал Игорь, — кто мог такое вообразить как ограбление ювелирного магазина, в самом центре Измаила под носом милиции, да ещё днем?

Случилось это в знойный поддень, когда нет спасения от жары. Все жмутся в тень развесистых деревьев и невысоких домов. Егорыч, то есть Пётр Егорович, жил в двухэтажном зданьице, как раз над ювелирным магазином. Однажды сидит он в тени этого дома, как вдруг подкатывает на велосипеде чувак лет тридцати, по виду — электромонтёр с железными "кошками".

— Водицы можно у вас испить? — спрашивает монтёр.

Глаза у него — как у младенца, кроткие и шибко ясные. До того чистые и блестящие, что в них смотреться можно, как в зеркало. Велосипед у него что ни есть рабочий, однако, в добротном состоянии. Что-что, а в мотоциклах и велосипедах Егорыч толк знал. Он враз определил, что всерьёз у них в доме непорядок с электропроводкой: не зря же работягу-электрика прислали. Ему в голову не могло прийти, что незнакомец пожаловал к нему по другому, более важному "делу".

Егорыч принёс ему кружку, тот отпил водицы колодезной и говорит:

— У нас заявка есть: проводка в доме испортилась.

— Верно, говоришь, — одобрительно кивнул Егорыч. — Молодец! Я лишь вчера подал заявку, а ты явился сразу. Наладили, выходит, электрослужбу?.. А то бывалоча недели две ждёшь-не дождёшься.

До того монтёр понравился Егорычу, что он стал лично помогать деятелю электрослужбы. Кстати, ему и от козла-домино отдохнуть захотелось. Егорыч быстро принёс лестницу, крепко держал её, пока мастер осматривал наружную проводку. За­тем попросился в комнату и там осмотрел всё дос­конально, приговаривая: М-мда, тут дело заковыристое, надо как следует покопаться. Большое вам спасибо! Работа будет тонкая, не хочу утруждать вас. Отдохните в тени, я сам управлюсь, а если что — позову. Фу-у, ну и духота у вас! Егорыч не возражал: зной был невмоготу. Ушёл он в тенёчек, снова козла добивать. Монтёр сделал своё дело умело и быстро. Шумит в окно: "Всё в ажуре, дед, наладил по первому разряду!

Монтёр ещё водички колодезной хлебнул, с чувством поблагодарил Егорыча и вытер лоб чистой тряпочкой. Поглядел чистым "ребячьим взглядом" в самую душу растроганного Петра Егоровича, пообещал как-нибудь навестить. Пожал ему руку, лихо прыгнул на велосипед, — и был таков.

А ровно в четырнадцать ноль-ноль началось непонятное: весь квартал милиция оцепила, её нагнали чуть не полк. Откуда только наехали они? Следователь учинил Егорычу настоящий допрос, как преступнику-рецидивисту: "Что, да как было всё? Каков он из себя, этот липовый монтёр? Что он тебе говорил?". А дед не знает, что и сказать. Хотя и пенсионер, несмотря на житейский опыт, никак не мог понять, что водичкой отменной поил не "монтера", а прожжённого рецидивиста, — настолько ловкого и дерзкого, что ограбление ювелирной точки произвёл в считанные минуты и по высшему классу. Искусно, по геометрической окружности, вырезал потолок магазина, сухую штукатурку в зонт принимал, чтоб о пол ювелирной точки не стукалась. Спустился из комнаты деда по верёвке, которую и бросил на месте преступления. Показал себя "ясноглазый монтер" и отличным знатоком ювелирных изделий: брал не что зря, а самые лучшие, дорогие украшения. На память о себе оставил лишь осиротевшие футляры и коробочки.

Подивился от души Егорыч услышанному и увиденному, подумал не без юмора: "Ишь, как мне повезло! Не где-нибудь в кино увидал, иль прочитал в детективной книге, а прямо наяву ручкался с классным, живым грабителем".

С тех пор шибко возгордился Егорыч.

А вора-рецидивиста искали по всей Украине и даже — по Советскому Союзу, Сделали отменный фоторобот, но толку чуть; ни через месяц, ни через год, ни даже через пятилетку так и не нашли умельца.

Петр Егорович стал в славном городе Измаиле героем. Чуть что, к нему бегут горожане с докучливыми вопросами.

— Расскажи ещё раз про грабителя. Уж больно хорошо ты говоришь об ём!

— Да что ещё рассказывать? — гремя костяшками домино, отнекивался дед: — Ну, видел его, как, вот, тебя! Балакал с ним. Глаза у ворюги до того чистые-пречистые! Ну, как родник, Ни у ково таких не видывал. Ростом он чуток выше меня.

— Волосы какие у грабителя? Небось, по плечи, как у соборного попа? — спросил подоспевший к разговору сосед, бритый "под Котовского".

— Никаких так волос нема у вора, — ответил знаменитый свидетель ограблении: — Простая стрижка, без баков и усов! Вы все его бачили, когда тот выезжал со двора. Просто вам усим памороки забило домино проклятым.

— А може, он с тобой поделился, га? — полушутя ввернул сосед. — Ведь ты ему лестницу держал и водицей колодезной поил.

— Ещё чево удумал!.. — взъярился Пётр Егорович и даже привстал с костью домино в руке.

— Ну, звыняй, — буркнул сосед: — Сдуру я ляпнул.

— То-то, что ляпаешь бездумно, — отмяк Егорыч. — Смотри у меня.

2

В эти же дни шайка местных подростков во главе с Афоней, выследившая "умельца-монтёра" с пристрастием допрашивала того в укромном месте:

— Ну, будешь говорить? Давай колись! Страхи теперь позади: мы тебя и оградим, и ксивые сделаем. Если пожелаешь, за кордон переправим! У нашего Кадыка братан рыбачит на Змеином. Слыхал о таком островке на Дунае? Только заикнись о желании уйти заграницу, мы всё уладим честь по чести. Мы всё могём!

Афоня отдышался от такого длинного вступления, пристально всмотрелся в "монтёра", разыскиваемого по всей стране. Немало повидал он воров за свои двадцать шесть лет, но столь маститого встречал первый раз в жизни.

— Мы всё знаем, — повторил он, вбивая эту истину в башку рецидивиста.

— Путаете вы! С кем-то меня путаете, — твердил незнакомец: — Впервые слышу о таком ограблении. Может, господа хорошие, на лягавку трудодни зарабатываете? Тут я вам не подмога, ясно? Везите меня в КПЗ, докажите мою причастность к преступлению. А так у вас всё голословно! "Дина­мо", как говорится. Одни домыслы и измышления насчёт меня.

— Ладно, умник! Не хочешь по-хорошему в долю брать? За нос водишь?.. Простачком решил прикинуться? Кадык! Приступай к делу.

Афоня давал "соратнику" полную свободу действий.

Целый час пытали они рецидивиста: подвешивали на крюк в потолке за ноги, удушали полиэтиленовым мешочком, загоняли иголки под ногти. Даже Кадык замучился с упрямцем.

— Смотри ты! — поразился такой стойкости Афоня: —Другой бы враз раскололся. Крепкий орешек! Стиснул зубы и посапывает себе под нос.

Но Афоня не был бы Афоней, если вздумал бы отступить.

— Освежим подследственного душем? — сказал он Кадыку, держа перед глазами умельца фотографию, где была запечатлена живая сценка: Афоня и Кадык мочились на лежащего возле некой церквушки изувеченного человека. Хотел дать понять "монтёру" о высоком классе работы фирмы садистов. Не иначе!

— Жаль, что придётся вконец породу ему испортить, а? — хохотнул Кадык. Потом наклонился и горячо прошептал в ухо дружка нечто смешное.

— Мо-ло-дец!.. — потрепал Кадыка за плечо Афоня. — И как скоро установим мы его причастность к этому делу?

— Думаю, не дольше чем за три часа. И сами отдохнём, пока монтёр очухается, и на блюдечке с золотой каёмочкой преподнесёт золотой ключик. Давай, завтра с ранья и начнём.

— Почему не сегодня? — осклабился Афоня. — Возможно, завтра будет поздно. Нагрянут "мусора" либо ещё кто помешает а?

— Почему такая неуверенность? — вдруг сказал Афоне незнакомец, в то время как тот почесывал лохматую грудь: — Я человек конченный. Если нужна моя жизнь, дарю вам её.

— Это почему же ты конченый? — спросил Афоня.

— Посуди сам, — ответил незнакомец: — Если скажу вам, где бабки, пришьёте сразу. А не скажу, я тоже не жилец. Верно?

— Ну, а если отпустим тебя, сам принесёшь долю нашу?

— Это видел?.. — монтер-рецидивист показал кукиш.

— Какой герой! — лениво процедил Кадык. — Ну, посмотрим, что будет с ним через пару деньков.

Он изложил вслух план "воспитательной работы", куда включил милое соседство с крысами, голод, мучительную жажду.

На том и порешили.

Свита Афони накинулась на "подследственного", ухватила под мышки, поставила на ноги и потащила в подвал.

— Ну, что скажешь, дружище? — Афоня взглянул на играющего роль палача Кадыка. Тот был проверенным в дворовых свалках корешем до мозга костей, как говорят, преданным "делу" некоронованных королей садизма. Он хотел как-то отвлечься от назойливого желания разделаться с не­податливым "монтёром", который, не назвав своего имени, не запросил пощады.

— Придётся и к таким методам прибегнуть, — вздохнул Кадык, гладя на фотографию изувеченного человека. Мужик это или баба, не разберёшь на фото, — подумал он: — Вместо лица сплошное месиво, без носа, но со щелкой для глаз.

Афоня и Кадык держали "картинку" ради устрашения сомневающихся и непокорных в умении "фирмы" развязывать языки "Фом неверующих".

— Да, жаль только природу испортили, — сказал Кадык повторно, имея в виду правильные черты лица грабителя ювелирных точек. Он даже испытывал нечто вроде почтения к бедовому малому, который вежлив и стойко перенёс выпавшие на его долю пытки искусников-дегенератов.

— Жаль, — согласился Афоня — да ничего не попишешь.

Он зорко оберегал свой авторитет и не признавал никакого иного лидерства, кроме своего.

Чтобы разрядить обстановку, Кадык припомнил анекдот на темы политики и политиканов:

— Это как в случае с лысым "отцом отечества"!.. Ну, с тем, кого погребли на Новодевичьем кладбище и памятник-бюст на двух колоннах сообразили. Одна — черная, а другая белая.,.

Так вот он едет в пресловутой Америке, с коей мы вздумали безуспешно тягаться по жизненному уровню граждан. Едет с Никсоном по экзотической местности, автострада прямая, как стрела. Впереди мост, а на нём бизон стоит. Нагнул бычара упрямо башку и не пропускает "форд" Президента. Пришлось остановиться. Никсон обратился к бизону прочувствованной речью, но так, чтобы наш Глава ничего не услышал. "Уступи дорогу, упрямец! Разве не видишь: гостя я везу?.. Не то на бойню отправлю!". Бизон лишь ревёт благим матом — и ни в какую... Поднялся тогда Глава нашего государства, приподнял шляпу, почесал лысину и что-то шепнул бизону на ухо. Тот сразу присмирел, качнул головой в знак согласия, покинул мост и ударился в бега. Только его и видели!

"Что вы сказали ему такого?! — изумлённо спросил Никсон: — Бойни он не убоялся, а вам сразу дорогу уступил. Поделитесь секретом".

"Да ничего особенного. Я пообещал ему, что в колхоз отправлю".

Афоня гулко засмеялся. Отдышавшись, помрачнел:

— Ума не приложу, что делать с грабителем. И выпускать нельзя: ходи потом оглядывайся. Такой не прощает! И ни о чём не просит. Попадись ему в лапы, враз порешит... Давай думать, пока целы.

— Что тут долго думать!..

И Кадык коротко изложил свою мысль. Ужасную, конечно, но в их положении наиболее приемлемую:

— Развяжем его и дадим верёвку. Крюк на потолке есть. Пусть он сам выбирает "или-или".

Так и сделали. Рецидивист выбрал последнее — кончить счёты с собственной жизнью. На глазах Афони и Кадыка он хладнокровно сделал петлю-удавку, встал на табуретку. Подвязал верёвку к крюку, молча, глянул на корешей, приглашая выбить опору из-под ног.

Кадык и Афоня ошалело посмотрели друг на друга.

— Давай ты, — сказал Афоня.

— А почему я?! — ухмыльнулся кореш: — Можешь и ты. Всё я, да я!

— Ладно, тогда сделаю сам, — прервал их спор незнакомец.

Профессионалы так и пооткрывали рты.

— Ну, давай! — нашёлся Афоня, которому ещё не приходилось видеть, как человек вешается.

Незнакомец перекрестился, вслух проклял их род до восьмого колена, матерно выругался. Потом, ловко оступившись, столкнул табуретку. Язык у него вывалился, в горле ужасно захрипело.

Афоня и Кадык попятились и, даже не заперев дверь в подвал дома, ринулись наверх — к солнцу и людям.

— Быстро сматываемся, — задышливо приказал Афоня.

Их сообщники по "делу", догадываясь о случившемся, каменно молчали, Никто из них не шёл прежде на такое: все "мокрые дела" устраивали кореша — Афоня и Кадык.

Незнакомец, висевший в петле, медленно открыл глаза, В подвале не было никого. Ухватившись рукой за крюк, он перегрыз зубами верёвку и по-кошачьи мягко спрыгнул на пол. Подскочил к двери, прислушался. Осторожно толкнул её. Заперто! Единственное окошко с решёткой выходило во двор. Он задумался... Потом стал на табуретку, зацепил верёвку за прутья решётки. Резко дёрнул раз, другой, третий,.. Спустя две минуты он был во дворе. Вооружившись граблями, валявшимися у стены, обшарил домик. Ни каких следов чьего-либо присутствия в нём не обнаружил.

— Ничего, подонки, ничего, — сказал он вслух: — Доберусь скоро и до вас.

С этим намерением отбросил крючок в калитке и вышел на улицу. Не заметив ничего подозрительного, через два квартала остановил легковую машину.

— Можно?.. — сказал, кивая на пачку сигарет, лежащую под рукой водителя. Тот обалдело смотрел, как незнакомый мужик бесцеремонно залезает в кабину.

— Я занят! — опомнился шофёр: — Тороплюсь, извините.

— Ничего, — отрезал грабитель: — Поедешь, куда укажу.

Шофёра прошиб холодный пот. Он не сомневался, что преступник, которым так восхищался в фильмах, внезапно сошёл с экрана и небрежно сидит, насмехаясь над бездействующими органами правопорядка.

— Я слушаю вас, — сдавленно сказал водитель,

— Вот это другой компот, — ухмыльнулся тот:

— Прямо поезжай!

Ехали час, второй. Шофёр не выдержал:

— Я вас не знаю и, если честно, то и знать не желаю! У меня семья, дети. Вот паспорт, в нём отметки, что это действительно так: малые дети,

— Ладно, — сказал грабитель: — Вон там, на перекрестке, и тормозни.

Шофер повиновался.

Теперь предупреждаю: ни слова никому обо мне, — продолжал рецидивист: — Хочешь, чтоб по-царски с тобой расплатился, оставь телефон. Я тебе звякну через неделю. А сейчас извини, не до тебя.

— Он схватился почему-то за грудь. Сквозь зубы пригрозил: — Так смотри: никому, если жизнь дорога.

Он вышел из машины, вслух чётко произнёс, запоминая, номер автомобиля.

Через полчаса оперативная машина резко остановилась на том перекрёстке. Оперативники тщательно осмотрели местность.

— Куда же он подевался? — озадачились они. Им невдомёк было, что грабитель лежит в реанимации близлежащей больницы — всего в двух километрах от них. Вероятно, сказались стрессовые перегрузки. До этого он посвятил жизнь постоянным тренировкам тела и духа. А однажды вычитав, как некий человек тем прославился, что вешался на глазах у многочисленных зрителей — знакомых, сам попробовал. У него стало не хуже получаться. Потом вышел на деда Новомлинского, костоправа. У него подучился. После двухлетней тренировки, вообще асом стал. Правда, олицетворением всех его мечтаний был "король цепей и оков" — знаменитый Гарри Гудини. Настольной книгой были также книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Упиваясь чтением, он пришёл к мысли о "своём миллионе" — пусть даже не на блюде с золотой каёмочкой.

И вот теперь, когда золотые серьги, кольца, часы, кулоны стали для него вполне осязаемыми, он поставил себе задачу — выжить во что бы то ни стало! Ему чертовски повезло, другой раз уже не повторится. "Немного очухаюсь в реанимации, — лениво думал гастролёр одессит, — и навсегда исчезну с измаильского горизонта.

3

Если вот так по проспекту Суворова подняться вверх, минуя пединститут, повернуть влево, то совсем рядом рукой подать дом, в котором живёт с отчимом мама.

С каким-то мистическим трепетом он прошёл мимо педагогического института, куда поступил лишь по счастливому стечению обстоятельств. Дело в том, что до поступления, работал поваром ресторана "Голубой Дунай". В сознании требовательных членов приёмной комиссии не укладывалось это немаловажное обстоятельство с почётным званием "учитель английского языка". Ему пришлось буквально драться за право стать студентом. Впрочем, окончил он пединститут всё-таки неучем с дипломом.

Минут через пятнадцать, свернув налево, он по проспекту Ленина, мимо булочной, букиниста, телеателье, почты — по каштановой аллее достиг дома номер 8 "а". С трепетом поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыла маленькая, старенькая мама. Её лицо было покрыто сеткой морщин. Её сгорбили десяток болезней, особенно сахарный диабет — враг всего живого.

И всё же мать была для Игоря прекрасной, не­обыкновенной, ни с кем несравнимой и праведной.

— Здравствуй, мама!

И в том, как он произнёс эти слова, мать угадала его беспомощность. Не стала ни о чём расспрашивать, а принялась хлопотать по хозяйству: на скорую руку изжарила яичницу с ветчиной, оладьи на кефире, которые обожал Игорь, сварила какао.

— Ешь, ешь, сынок, — приговаривала она, обнимая Игоря за плечи, словно боялась, что сын встанет сейчас, и уйдёт: — Ешь, а говорить будешь потом. Спасибо, не забываешь мать.

И ему стало горько от этих слов.

— А разве я виноват, что так устроена жизнь, — сказал он, как не раз уже говорил:— Одни как сыр в масле катаются, а другие мыкаются по ней, как неприкаянные.

Мать промолчала.

Затем Игорь сполоснулся под душем. Счастливый от того, что видит мать после пятимесячного молчания, он блаженно опустился на диван,

Мать заговорила тихо и без укоризны:

— Дядя Коля, вот, пишет мне, что ты, Игорь, не хочешь жить по законам, писанным для всех. Люди обязаны жить по законам, иначе в обществе воцарится анархия, беспорядок... Кроме писаных законов есть и неписаные, то есть законы преступного мира. Ты, я знаю, не преступник, а маешься по жизни. Почему, сынок?

— Да, маюсь и страдаю, — сказал он: — А почему, не знаю. Может, ты знаешь и объяснишь мне?

— Потому, что тебе на роду суждено было родиться человеком.

— Ну, знаешь, мама, — развёл он руками, — ныне на Земле столько людей наплодилось.

— Много-много, — подтвердила мать, — но не каждому дано-суждено родится правильным человеком.

Игорь заинтересованно поглядел на мать, даже перестал дышать.

— Что-то не совсем понимаю тебя, мама.

— Сейчас поймёшь, — ответила она: — Ты... воруешь?

— Нет, что ты, мама! Не умею,

— А люди воруют, да только так, что концов не сыщешь. При этом они состоят в КПСС, у них ангельские анкеты и прочие документы. А у тебя что?

— Как что?

— Ты член партии?

— Нет.

— Так я и думала, Потому ты не в партии, что от тебя ей не будет проку. Таких не держат в своей среде коммунисты, как и на работе изгоев не удерживают. Знаешь почему?

— Не знаю, — рассмеялся оптимистически настроенный Игорь. — Отвечай мне, я сгораю от нетерпения.

— Смеёшься всё! — с укоризной сказала мать: — А смех-то у тебя деланный, вымученный.

— Ну, не тяни за душу, мама! Выкладывай, почему мне тяжко в этом мире. Я же ничего дурного не делаю людям, а они стараются избавиться от моего присутствия. Разве это справедливо?

Мать убедительно ответила:

— Да, справедливо.

Игорь вспыхнул, вскочил на ноги:

— Ну, тогда до свидания!.. Мать остановила его на пороге, вырвала плащ из рук.

— Охолонь! Сядь и не горячись, — сказала она строго.

— Разве я виноват, — оправдывался Игорь, — что совсем непрактичен, излишне откровенный с людьми. Стараюсь всё делать, как лучше, а получается шиворот-навыворот. В чём дело? Кто объяснит мою трагедию?

— Да нет у тебя никакой трагедии, — в сердцах сказала мать. — Заранее прости меня за слова, которые сейчас выскажу тебе... Только не перебивай меня... Ты родился человеком, так сказать праведным, исключением из массы людей. Родился полновесным, с изначальной в душе нравственностью. Ты не способен на подлые дела, на мщение. Не можешь взять чужое. Такие люди, как ты, есть в обществе, однако их ты среди своих знакомых по пальцам пересчитаешь. Тот, кто не считает зазорным брать чужое, не поймёт тебя. Хотя понять он способен, да только не будет этого высказывать тебе... Потому и трудно тебе, муторно жить среди них. Ты не хочешь понять их, а они тебя ни во что ставят! Вот и мучишься ты — и будешь мучиться.

— Кажется, теперь начинаю понимать тебя, мама, — чуть слышно произнёс Игорь: — Ты очень хорошо понимаешь смысл бытия.

Она продолжала в каком-то ей свойственном смятении:

— Ты должен и будешь мучиться до тех пор, пока не разберёшься в самом себе и не выстрадаешь своё мировоззрение. И при всём этом не сопьёшься, не ступишь на дорогу преступлений... Но я спокойна за тебя. Как мать, горжусь тобой. Однако социально помочь тебе ничем не могу. У меня нет связей. Я из семьи железнодорожника, образование, не считая ремесленного училища, всего два года курсов педагогических... Всю жизнь я отдала детям: была воспитательницей в детском доме, и в садиках. А сейчас меня иссушает проклятый диабет. Светлана позавчера "скорую помощь" мне вызывала.

— Вот как?! — взволновался Игорь.

— Ты от меня теперь далеко живёшь, хотя вроде рядом, в одном городке. А сестра твоя Светлана всегда придёт мне на помощь.

— Значит, она человек настоящий? — спросил Игорь.

— Я бы этого не сказала, сынок. Настоящий человек при любой власти мучается — хоть при генеральном секретаре, хоть при короле. В любом обществе над ним глумятся умные проходимцы, либо бездари. Потому, что они "ненужности", ведут жизнь тупиковую. Им, как рыбе в воде, нужна среда, где процветают барыги, взяточники, рэкетиры, бандиты всякие. А люди честные еле концы с концами сводят в нашей жизни... Разве смогла бы я приобрести кооперативную квартиру, да ещё на втором этаже, если б не помощь дяди Вены?

— А почему ты уживаешься с ним, если сама считаешь Вениамина Ивановича отщепенцем?.. Зачем позорить память отца-трудяги, кристально чистого, хотя и беспартийного? — спросил Игорь.

— Ты забыл, какое время тогда было в пятидесятые годы? — сказала мать: — Вас двое у меня остались на руках сиротами. Отец твой болел чуть не полгода, и всё нами нажитое ушло на его лечение. Я верила в чудо, но оно не свершилось... Умер твой батька. Больше двух лет я держалась, близко к себе мужиков не подпускала... А потом задумалась: "Ох, как тяжело одной с детьми! Что же делать? Тут и подвернулся мне Вениамин Иванович. Пристал, будто пиявка. Видно, хороша больно казалась ему?.. Память же отца я свято берегла и берегу! Живу с дядей Веной, как ты называешь его, без росписи загсовской, так сказать, в гражданском браке. Он много раз предлагал мне загс, а как вспомню твоего отца — так муторно и тошно становится. И мир нерадостен, и жить не хочется. А потом подумаю о детях своих, снова продолжаю жить. Могла от дяди Вены и ребёнка иметь, да не захотела. Жила и живу лишь ради вас.

— А как ты думаешь, дядя Вена талантлив? — спросил Игорь.

— Талантлив и очень. Только талант его сломлен сделкой с совестью...

Мать осеклась, закусила губу, будто сказала лишнее. Игорь с жадностью ловивший каждое слово матери, не расслышал последнюю часть фразы.

— А ты, вот, зачем пришёл ко мне? — с неожиданной злостью взглянула на него мать: — Можешь не отвечать. Знаю, что за деньгами пожаловал к матери. У меня нет честно заработанных денег, а спекулятивные монеты дяди Вены тебе не подходят. Спекуляцию ты считаешь сделкой с совестью... Пенсию я ещё не получала. Когда принесут, тогда и дам тебе.

— Мама!.. — смешался Игорь.

— Я уже тридцать пять лет твоя мама... А сейчас оставь меня. Мне надо укол сделать и отдыхать. Когда будешь уезжать, зайди попрощаться.

4

Никак на побывку явился? — подтрунил над Игорем дядя Вена, едва ввалился в его комнату.

Наташа, жена Игоря, тут же засобиралась в магазин: надо же угостить "свёкра".

Ни Игорь, ни Вениамин Иванович не удерживали её. Они молчали, словно боялись, что Наташа помешает им взглянуть друг другу в глаза и высказать взаимные доводы и взгляды на жизнь. А сказать друг другу было что: Игорь не появлялся целых пять месяцев.

Едва дверь за Наташей закрылась, дядя Вена сказал:

— Что нахохлился, братец? Стареем, а?.. Мать свою ни во что ставишь, а ведь ей покой нужен душевный.

— Покой нам только снится, — вздохнул Игорь:

— Не нужен человеку покой. Это бред сивой кобылы в тёмную, безлунную ночь.

— А что тогда, не бред? — возразил Вениамин Иванович.

— Разговор по душам, — ответил Игорь: — А вы только никогда не раскроете свою душу.

— Ну, зачем так! — протянул дядя Вена.

— Правду вы не любите, Вениамин Иванович.

— А есть ли она, эта правда, на свете?

— Думаю, что должна быть хотя бы в природе.

— В природе она, может, и есть. В человеческих отношениях её нет, — сказал дядя Вена: — Среди двуногих особей кто приспособленнее, тот и шеф, тот и на коне. Помни всегда об этом.

Игорь с интересом спросил:

— Скажите тогда, почему мне не везёт: везде, где бы я ни работал, от меня стараются избавиться?

— Непросто ответить, — сказал тот, явно набивая цену своим житейским познаниям. — А разве мать тебе на разъяснила это?

— Так-то она, а то вы и ваше объяснение.

— А мы с твоей мамой одно целое: как я думаю, так и она, — сказал Вениамин Иванович: — И наоборот.

— Загадками говорите, — хмуро заявил Игорь: — Ну, чего вам стоит ответить мне? Я же могу во всём разобраться.

— Или сломаться, — ввернул насмешливо дядя Вена.

— Почему же "сломаться"? — обиделся Игорь:

— Я всегда относился к вам с уважением.

Дядя Вена усмехнулся:

— А деньги, которые мама даёт тебе или высылает, чьи?

Игорь смешался:

— Вот не думал, что это ваши.

—То-то, братец? — удовлетворённо сказал Вениамин Иванович: — А ты всё также наплевательски относишься и к матери, и ко мне.

— К ней я всегда отношусь с уважением и с трепетом, — пробормотал Игорь,

— Ей не уважение твоё нужно, а конкретная помощь: убрать квартиру, когда нет меня, в магазин сходить за продуктами. Да мало ли что! Писем ей даже не пишешь. А мать душой изводится, ночами не спит, всё беспокоится о тебе. И о семье ты не думаешь, о том, что им — Юре и Серёже — и кушать надо, и в кино пойти хочется... На шиши, которые ты зарабатываешь, сам себя еле кормишь.

— Разве я не согласен с этим? — сказал Игорь с горечью: — Не знаю, почему плохо у меня получается с заработком. Может, потусторонние силы мешают мне? Вы ведь признаёте их существование?

— Нет! Я верю только в себя, в твою маму и даже в тебя. Впрочем, не верю ещё в тебя. В таком возрасте пора переходить на оседлый образ жизни, а не мотаться по городам и весям. Довольствоваться надо тем, что есть! На большой каравай рот не раззевай, если не можешь вырастить его. Уразумел?

Игорь промолчал. Вениамин Иванович предложил:

— Может, чаю выпьем? Хватит, посидели, поспорили.

Игорь отказался. Дядя Вена пожал плечами и встал, давая понять, что можно и расстаться. Уходя, он сказал Игорю:

— Ты свою мать лучше не расстраивай. Хочется услышать её голос, позвони по телефону, минут пять-десять поговори и хватит. А я при случае зайду к тебе ещё. Так и передай Наташе.

5

Резко затренькал звонок, отрывая мыслителя от воспоминаний, перемешанных с размышлениями о смысле жизни, Игорь пошёл открывать дверь.

Это был Вадим, Он уже во второй раз навещал Игоря в Москве проездом на малую свою родину Ярославль.

— Ну, чего там, в Измаиле новенького? Рассказывай, — сказал Игорь: — А я только задремал. Ну, думаю, и дела: поспать путём не дадут!

Он заразительно смеётся, оправдывается:

— Всё-таки поздно ложимся. Кончать надо с этим!

— Да, надо выспаться, — соглашается Вадим.

— Режима у нас никакого.

— На улице сейчас градусов тридцать, — невпопад говорит Вадим, ухмыляясь.

— А ты, вот, ходишь в пиджаке и вельветовой кепке. Да ещё в полуботинках зимних на микропорке. Словом, ты — законченный чудак, — захохотал Игорь.

— Ква-ква-ква, — вторит ему Вадим: — Надо тебе ещё рекламку написать. Я такой: если берусь за дело, не могу успокоиться, пока не закончу.

— А почему бы тебе в Москву не перебраться? — сказал Игорь: — Ты бы мне книги помог бы оформить, а я бы занялся твоей психикой, уверяю, выправил бы.

— С чего ты взял, что у меня психика нарушена!? — спросил Вадим с недоумением: — Она у меня железная.

Игорь разъяснил ему подробнее:

— Я к тому это сказал, что и мою психику тоже надо выправлять.

Вадим кивнул и пустился в философию:

— Когда-нибудь в истории цивилизации появится самостоятельный раздел: "История коммунистического психоза".

— Та-ак-к!.. — протянул Игорь: — Это что-то сногсшибательное. Ну, продолжай, а я послушаю.

— Психоз можно объяснить как медленное заболевание, как страшенное извращение бытия человечества.

— Стоп, стоп!.. — воскликнул Игорь. — Объясни попроще.

— Это неадекватная реакция на реальную дей­ствительность: человеку говорят одно, а он в ответ — другое. Порой, ему мерещится что-то. Целый народ может пребывать в состояния вынужденного психоза. Например, Гитлер создал фашистский психоз. Его главный лозунг: "Идите на Восток, убивайте и убивайте!"

— И гитлеровцы делали это с радостью. С песнями Хорста Весселя, игрой на губных гармошках, — добавил Игорь.

— Зато потом жестоко поплатились! И мы тоже убивали невинных людей в тридцатые годы, и тоже пели веселые песни. Помнишь? "Мы будем петь, и смеяться, как дети". "Наш паровоз лети вперёд!" Или; "Мы смело в бой пойдём за власть Советов и как один умрем в борьбе за это". А кто, спрашива­ется, жить будет?

— Ты считаешь, в этих строках заключена глупость? — спросил Игорь. — Кстати за расстрелы невинных людей расстреляли и Ежова и Ягоду, а Сталин тут не причём.

Вадим не стал с таким утверждением спорить, задумчиво сказал:

— Дело в том, что вся наша культура была на плечах евреев. А у них, извини меня, генетически заложено стремление к большим делам. Они превосходные теологи. Знаешь, что это такое?

— Вера в загробную жизнь. Нечто, что ошибочно считается духовным, то есть социально тупиковым, — ответил Игорь,

— Евреи прекрасно разбираются в религиозной и современной философии. Теолог и есть человек, связывающий обе науки. Они, будучи талантами, переложили эту систему на музыку. Например, евреи-композиторы: Шостакович и Дунаевский.

— Русский человек не меньше одарён от природы, — возразил Игорь: — Только ему развиваться недосуг: он ишачит на заводах, фабриках и полях.

— И то!.. Например, Утёсов всю жизнь дурочку валял: то блатную Одессу воспевал, то подстраивался под каждого. Я сам видел по телеку, как Михаила Ульянова другой Михаил Меченый запугивал: Сиди, мол, на сцене, но в политику со свиным рылом не суйся. Говорить можно на сцене, не на партконференции. Миша Суслов дал чётко понять ему: "Кого хочешь, играй там, хоть маршала Жукова, хоть Ильича, а здесь играть не будешь".

— А тебе вот что скажу. Здесь в двух шагах от меня жил литератор Александр Акимович. И как-то раз взял меня с собой в Академию наук СССР. А там, в одной из лабораторий были машины, которые печатный текст переводили в цвета радуги разных оттенков. Вот Левин и дал разные тексты писателей классиков на цветовую обработку, — Игорь намеренно сделал паузу, чтобы удостовериться насколько Вадим, как художник-самоучка, заинтересовался тем, что он ему рассказывал.

Вадим молчал. Игорь расценил молчание как знак согласия и воодушевлённо продолжал:

— Так вот возвращаемся к нему, а он, как крот подземельный, в подвале выселенного дома на Уланском переулке жил. Стали с ним листочки рассматривать. Вот он и возбудился. Заходил, завозмущался: "Это ведь Цветаева! Но почему всё в серых и тёмных тонах? Не понимаю! А это Булгаков гордость русской литературы! Тоже мрачновато выглядит! Не понимаю!" Так и умер с этим непониманием. А ведь литература не только может на созидание работать, но и на разрушение. Ты вот твердишь мне о психозе, то есть пытаешься меня с панталыку сбить. Ещё расскажи, что ты имеешь ввиду?

— Повторяю: это неадекватная реакция психики на окружающую действительность. Что такое алкогольный психоз? У перепившего субъекта возникает токсикация, сопровождаемая галлюцинациями. Психоз может перейти в бурную стадию — в реактивный психоз. Вот, например, мы находимся ныне в коммунистическом психозе, мы во власти марксистко-ленинской утопии. А Горбачёв слишком гол, чтобы дать миру свою теорию.

— Что-о! Ты полагаешь, у него имеется собственное мировоззрение?

— Что-то, пожалуй, и есть. Он соображает и кучкуется с высоко подпрыгнувшими соратниками. Они хотели бы что-то выдать "на гора", да не было у них желания в прошлом времени овладеть "суммой теоретических богатств, выработанных человечеством". Другими словами так и не доформировались они в настоящих коммунистов. В настоящее время пытаются внедрить план кооперации, — усмехнулся Вадим: — А также систему демократического народовластия.

—Тэ-экс... — в раздумье протянул Игорь: — Ты прав. А кто революцию семнадцатого года делал?

— Бродяги, террористы во главе с Троцким, словом — государственные преступники.

— Ну, ты и даёшь! — почесал в затылке Игорь: — Кто сейчас двигает перестройку? Благополучные люди — те самые, которые довели великую страну до ручки, А теперь призывают массы жить в согласии с ними и со своей совестью.

— А ты заметил, что у них нет наследников! — оживился Вадим: — История, братец, есть самый неумолимый судья... Что нынешние "вожди" сделали с Джугашвили и сталинистами? Смешали их с дерьмом. А ведь за Сталиным пошёл весь народ, выигравший такую кровопролитную войну. Великий народ, ведомый небезгрешным "кормчим", спас нас всех от порабощения.

— И весь западный мир спас, между прочим, — ввернул Игорь. — Сталин сумел найти общий язык и с Америкой, и с Англией.

— М-мда, это так, — сказал Вадим: — Но, если бы мы подготовились к войне всерьёз, Гитлер не напал бы на СССР.

— Согласен, — кивнул Игорь: — Сталин прикинул своей гениальной головой, что у нас — болота тысячемильные, леса дремучие, западных автострад и удобств нет. Да и Мороз Красный Нос серьёзная помеха изнеженным европейцам-германцам. Вот он и решил, что война продлится не более двух месяцев. И вообще, думал Сосо, это какую же огромную армию надо, чтобы полностью оккупировать наше социалистическое Отечество?.. Нет, Сосо рассчитал правильно, хотя и погорячился со сроками. Оторвал Гитлеру башку. Но главное — появилась возможность сделать Европу социалистической.

Тем временем Вадим, с пониманием слушая монолог Игоря, открыл флакон с пустырником, наполнил им крышку колпачка.

— Скажи мне, что даёт тебе пустырник, Вадим? — переключился Игорь.

В ответ тот весело загоготал:

— Как что даёт?.. Снимает потливость. У меня в голове спайки. Или ты думаешь, что играю "под инвалида"? У меня серьёзнейшая травма головы.

— Что-то не слышал об этом.

— Потому что я не афишировал, — сказал Вадим.

— Вид у тебя ничего, должен сказать.

— Вроде буду вечно молодым и с комсомолом не расстанусь.

— Так ты был комсомольцем? — спросил Игорь.

— Нет! Я вовремя понял, что с ВЛКСМ мне не по пути. Не верю им!.. С юных лет испытывал я обман, скитаюсь с шестнадцати лет. — Тут он наклонил голову и с запинками начал читать текст на английском языке.

Игорь принялся подправлять его чтение.

Harbor - это гавань!? — обрадовался своему умению Вадим.

— Гавань по-английски [хаба], а не [хиба], — улыбнулся Игорь: — Слово это в английском языке многозначно: и гавань, и порт. Перевод этой строки звучит так: Капитан порта.

— Дай мне лист чистой бумаги, — попросил Вадим.

Игорь исполнил просьбу,

— Череп в профиль, — стал комментировать Вадим свои шутя изображаемые карандашные "шедевры". Уверенно нарисовал воображаемую голову. — Я уже тысячу примеров приводил, как и во что превратили Владимира Ильича. Возьмём теперь любой профиль. Ну, скажем, уголовника стриженого в профиль. С носом, подбородком, затылком... Кого тебе напоминает этот "портрет"?

Игорь захохотал:

— На Хрущева Никиту смахивает!..

— Видишь? — сказал Вадим. — Так можно трансформировать образ Ленина, что даже Никита Сергеевич может сыграть его роль... Что такое бутафория, понял теперь? Вот я ухо оставлю на месте, кое-что подправлю — и мы видим силуэт Ильича.

— Похож!.. — изумился Игорь. — Только кепку точнее подрисуй.

— Вывод ясен? — продолжал Вадим: — Образ Ленина стилизован ныне до такой степени, что дальше некуда. В сознании советских людей живёт чисто шаблонный портрет. Вот я и доказал тебе, что любая личность легко превращается в Ильича. Настоящего же портрета нет. Вернее, он есть, но очень далеко запрятан власть предержащими. В действительной жизни Ленин был неказистым мужичком с редкими, общипанными усами и с волосами на голове, торчавшими влево, и вправо.

— Ты, Вадим, говори, да не заговаривайся! — возмутился Игорь. — Надо было тебя с Бадьиным познакомить! Давненько его не видал. Он тебе живо растолковал бы, кем в действительности был Ильич!

И Игорь во время прогулки по городу поведал Вадиму о том, как чекист Викентий Иванович охранял Ленина, как стал лектором Всесоюзного общества знания... И попытался растолковать, что есть гении и злые и добрые. И что он изобрёл такой метод программирования любого текста, который даёт возможность читателю воспринимать информацию как информацию, дезинформацию как дезинформацию, фальсификацию как фальсификацию. Но самое удивительное то, что он сам, практикуя своё открытие, смог разобраться в самом себе и наработать неприятие спиртного.

Но Вадиму больше всего понравилось то, что несгибаемый большевик усомнился в руководящей роли КПСС, не сдал партийного билета ВКП "б", а остался до конца верен Верховному Главнокомандующему СССР, генералиссимусу И. В. Сталину.

А что касается открытия Гевашева, то равнодушный к английскому языку и к тому же ведущий спартанский образ жизни Вадим не придал этому должного внимания.