м

Глава 4

 

СЕАНС АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА

 

 

1

Всегда интересно посмотреть на себя со стороны. А когда занимаешься необычным делом, как гипноз, вдвойне интересно.

Те, кому посчастливилось принимать участие в его психологических опытах или проходить обучение английскому языку под гипнозом у Гевашева, говорят, что он во время сеанса являет собой зрелище впечатляющее. Правда не довелось ему поглядеть на себя со стороны пока, как ни странно, в наше время кино и видеокамер. И снимали даже, да всё недосуг добровольцам-операторам показать ему свои работы. Фотографии внушительны, конечно, но всё это из области "Остановись, мгновение!", да в том, то штука, что прекрасно не мгновение, а жизнь в целом. Ну, да ладно. А сейчас вперёд и только вперёд, на площадь ВДНХ. Он в новой ипостаси: внедряет в жизнь авторскую книгу "Аля-Улю, или Мыслитель на вахте". На Игоре Васильевиче шокирующая взгляд обывателя вышивками чёрная рубашка, светлые штаны, на босых ногах сандалеты.

— Читайте только Игоря Гевашева, — пристаёт он к прохожим. — Это единственное издание в нашей стране, пропагандирующее Социальную логику. Вот смотрите!— заинтересовавшейся женщине читает строчки из эпиграфа к книге. — "Таланту на заметку. Если у тебя исписанная трудовая... " Остановился его послушать мужчина, потом ещё и ещё. Он дочитал. Вокруг образовалась толпа. Игорь Васильевич перевёл дыхание и ввёл себя в состояние противостояния психологии стада.

— Если у таланта исписанная трудовая книжка, — он выжидательно умолкает и оглядывает толпу, — кто же нашей страной руководит?.. Правильно! Тот, кто страховался, перестраховывался, чтобы сейчас оказаться в высших эшелонах власти! Вот, к примеру, у "железной леди", знаете о ком речь, сын есть. У Раджива Ганди; сын есть. А сын, как известно, продолжение рода, мужское начало.

Заметил, люди в недоумении от такой постановки вопроса. Ему карты в руки.

— Возьмите нашу "великолепную семерку". Великолепную в кавычках. Кто возглавил "Горбостройку"? Ни у одного из них нет сына. А вот у вас, — Игорь Васильевич ткнул пальцем в понравившегося ему мужчину в летах, с проседью в смоляных волосах, — исписанная трудовая книжка! А почему?

— Правду говорит...

— Так сказать, почему?— сделал намеренно паузу, заметив утвердительный кивок, продолжил гениальную мысль. — У вас два сына. Так?.. Стабильное продолжение рода, а у начальства вашего одни дочери. Вот вы и маетесь. Родились полноценным, генетически здоровым, чтобы землю нашу советскую прославить, а над вами измываются, мешают по-людски жить. Шавки под ногами путаются. Так вот и разъясняет Социальная логика, таким как вы в чём причина вашего неустройства бытия.

Рослый детина в кожаной куртке, варенках и кроссовках возмутился такой постановке вопроса.

— Дорогой! — не давая патологии открыть рот, — раскрыл Гевашев свои козыри. — У меня пять сыновей. Трое маленьких. Слива — 10 рублей, помидоры по 8. Яблоки — 15, дыни — 25 рэ за килограмм. Разве такое издевательство над детьми страны Советов было до перестройки?

— Правильно он говорит, — поддержал его энергично женский голос. — До чего дожили! Кормить детей не на что.

Толпа заволновалась.

— А дети от недостатка витаминов растут нытиками.

— Ягоды детям по счёту даём! Когда это было...

"Сейчас на эту тему можно часами говорить", — промелькнуло в голове Гевашева и он решительно взял в руки инициативу:

— Дело, товарищи! Не в октябре семнадцатого года и не в репрессиях, как вдалбливают коммунисты-перерожденцы, а в методиках по охмурению сознания советских людей. Кстати, детально разработанных в лабораториях Запада и внедрённых в нашу систему образования и просвещения, по которым манипуляторы человеческим сознанием лишают нас разума в школе, институте, на рабочих местах, а сейчас, в видеосалонах эротическими и порнографическими фильмами. Русское зарубежье знает, кого финансировать. Сбылась мечта белогвардейских эмигрантов, репрессированных. Вместо Советского Союза образуются диаспоры и землячества, то есть сообщества дармоедов, паразитирующих за счёт народа. Вот поэтому, чтобы сохранить в себе Его величество человека, нам и нужны такие книги как "Мыслитель на вахте" и "Чудеса исцеления". Читая и перечитывая повесть и рассказы, написанные по законам Социальной логики, вы поменяете своё обычное состояние на нормальное. И быть может, своим созидательным трудом прославите нашу землю, а если понадобится, то с оружием в руках будете защищать интересы простых людей и людей труда. Ведь всё в нашей необъятной стране и заводы и фабрики, институты и детсады, и бесплатные квартиры в домах создано усилиями миллионов тружеников. Так разве нормальный мужчина, психически и физиологически здоровый посмеет выродить род отца?

— Нет! — и ему пожали руку в знак солидарности двое дюжих молодцев.

— А разве Гомо сапиенс, то есть человек разумный, станет глумиться над памятью павших за свободу и независимость нашей Родины — Союза Советских Социалистических республик? Над теми, кому обязан жизнью?.. Копаться в грязном белье истории СССР, чтобы разувериться в самом себе?.. Травить природу, чтобы самому отравиться?..

— Нет!

— И я говорю "нет!" Так что ж вы медлите? Сегодня я здесь, а завтра, во Владивостоке, к примеру. Тираж малюсенький... Всего лишь пять тысяч экземпляров. Могу и с автографом!

От тридцати экземпляров остались два экземпляра. Не успела схлынуть толпа, как Гевашева окружили омоновцы. Рослые, лобастые и с дубинками, как дикари. Пока один из них сверял разрешение на продажу авторской книги с паспортом, Игорь Васильевич здраво рассуждал:

— Может ли нормальный человек с дубиной ходить по городу?

Один из них мрачновато блеснул фиксой, вроде хотел прореагировать, но сдерживали его инструкции.

— Вы правы, молодой человек, — не думая о последствиях своих смелых большевистских высказываний, продолжал Мыслитель. — Конечно же, нет. Но всё объясняется кодированием, зомбированием, то есть прозападным и белогвардейским промыванием мозгов подрастающего поколения, когда молодость не имеет будущего. Продолжительность жизни 35-40 лет, то есть та, что была в дореволюционной России. И вот доказательство: дубина. И вы с ней неразлучные друзья. А почему? — не дожидаясь ответа, просветил: — Да потому, что вы в обычном состоянии сейчас, а организм ваш натренирован перейти в аффектное состояние и тогда какая разница женщина, ли перед вами или ребёнок во время первомайской демонстрации или 7 ноября. В ход пойдут дубинки, сокрушая всё живое. Какая разница кого уродовать раз платят, и не придётся отвечать. Ведь так?

Фиксатый потянул своего напарника за рукав.

— Вы с ними поосторожней! — После ухода омоновцев пробасил на ухо мужчина, смуглый чем-то напоминающий киношного Кощея Бессмертного. — Им власть дали! А вам детей кормить надо. Правильно говорите! А от себя добавлю, Родина у нас с вами одна — единая и неделимая!.. Сами написали?.. И реализовать грамотно надо с наваром! А у них, — он кивнул на соседей-кооператоров Игоря Васильевича, — узаконенная спекуляция. А почему вы здесь на проспекте Мира, а не на, скажем, ВДНХ?

— Просился туда. "Где поставим, там и стоять будете", — сказали мне в Административной инспекции. Так ведь книга позитивная!" — возражал я.

— Простите, не представился, — перебил незнакомец, подавая руку Гевашеву. — Владимир Аркадьевич!

Возле них собралась толпа, привлечённая громкими обобщениями, в которых оба собеседника сходились взглядами.

— Пропаганда насилия, роскоши, светской жизни — антисоветская пропаганда. До какого маразма дошли люди. Степану Бандере памятник поставили в Украине, правда, его взорвали, а того, кто "живее всех живых" демонтируют. Вернуть надо людям разум. А иначе всем нам крышка... Посмотрел я в глаза Панкратову...

— А кто это?

— Тот, кто разрешение подписывает, а в них ни одного сына. Проверил своё наитие, так и есть — две дочери, а рядом такие же "вумные", шустрые, с шиком одетые люди. А по законам Социальной логики способность человека физиологически здорового независимо от пола выродить мужское начало называется патологией социального восприятия бытия. Именно она, патология, будь это Москва, или Ленинград, или Камчатка везде на одной шестой части Евразии триумфально на "бабки" Запада качает права.

— Тише! — вдруг замолк собеседник Гевашева, мимо них прошли, возвращаясь в автобус, омоновцы. Фиксатый, взяв в руки книгу о "Мыслителе на вахте"; раскрыл её.

Взволнованный успешной распродажей книги, Игорь Васильевич отстаивал своё право заниматься просвещением развращаемых "перестройкой" крепких парней:

— Чтобы разобраться во всём происходящем, надо читать книгу Мыслителя. Она врачует психику, и человек выживает в экстремальных ситуациях. А понимаю, у вас нет money [мани]? Так возьмите... как «презент». И пропагандируйте достойную человека книгу. А служить верой-правдой патологии означает быть сопричастным к совершаемым в стране преступлениям.

Омоновцы хмуро и где-то с недоумением смотрят на него. "Пора менять пластинку".

— Дарю! Одно условие проникнитесь моей идеей и пропагандируйте её.

Поочерёдно поблагодарив за "презент", омоновцы двинулись в автобус.

— А к религии как относитесь? — услышал вдруг Гевашев спокойный вкрадчивый голос. Повернулся, на него из под кепи пронзительно впились буравчиками глубоко посаженные глазки. Ухоженная бородка, усы с проседью. Джинсовый летний костюм, кроссовки. Нос вострый — плохая примета - человек на взлёте в потусторонний загадочный мир, о котором так много заумных монологов в Домах культуры.

— Помогите, пожалуйста, — собрав свой складной стульчик, попросил его Гевашев. — Поддержите сумку.

Христианин выжидательно молчит, помогая Игорю Васильевичу собраться.

— Игорь?

"Это кто?" — поднял глаза Гевашев, и узнал давнего своего приятеля по Измаилу, который захаживал к нему поиграть в шахматы. И которого из-за окладистой шикарной бороды так и звали "Бородой". С бородой он в Москве расстался ещё в восьмидесятых годах с началом жизни "с нуля".

— Вам отвечает, — обратился к задавшему каверзный вопрос Гевашев, поворачиваясь к бородачу. — Знаток киноматографа и религиозных течений философской мысли. Привет, Виктор! Просвети его и меня заодно, что такое Бог в твоём великом мироощущении?

— Условно, — выпячивая грудь колесом, польщённый вниманием толпы в столь людном месте, начал "Борода", — возьмём за знак равенства "Всемогущ" и "Бог". Раз Бог значит Всемогущ! Таак?..

Гевашев кивнул головой. Христианин промолчал,

— Может ли Бог сделать всё, раз Всемогущ? Может! Так пусть сотворит вещь, которую сам поднять не сможет. Готово — сотворил, а поднять не может. Выходит он вовсе и не Всемогущ! А раз он не Всемогущий, то он и не Господь Бог! Ну, какой Бог всемогущий раз то, что сделал, сам поднять не может. — Виктор закурил и назидательно стал их осматривать. Вроде хотел: узнать, понимают ли его собеседники смысл сказанного? Или нет?

— Этим, дорогой! — ощущая существенную поддержку, обращаясь к христианину, воскликнул Гевашев. — И объясняется религия. И самообман, которому подтверждены некоторые люди. Выход один поверить в самого себя. В своё рождение. В своё предназначение. В то, что рождается человек для большого дела. Какого?.. Он, как правило, не знает. Жизнь так устроена, чтобы он пожизненно был маленьким и занимался бы маленькими делами. Вот из этого и исходят мерзости. И все мы зависим от людей гнусных! Кстати, — Игорь хлопнул Христианина по плечу, — я не знаю вашего семейного положения.

Христианин: сообщил, что он разведён. Растёт дочь — пятиклассница.

— Запомни, человек! На всю оставшуюся жизнь, что самое гнусное из всех паскудных дел на земле это вырождение по своей воле рода своего отца. И чему учат нас святые отцы, которым суждено выродиться? Потому и преступления патологии социального восприятия бытия должны обнародоваться. И чтобы понять это, надо поменять обычное своё состояние - животное на нормальное - человеческое. Потому и рекомендую приобрести эту книгу. Проза активизирует ваше подсознание. Человека обмануть трудно, но можно, а вот подсознание — дудки. На мякине не проведёшь.

2

— А это важно иметь сына? — за чашкой индийского чая всматривается в него Виктор.

— Не виделись...

— Четыре года. За это время женился, растёт дочь.

— Я не вижу у тебя ни врождённой; ни приобретённой патологии. Словом такие целеустремлённые люди обязательно по моим наблюдениям продолжают род. Ты человек рослый, симпатичный, тебе шла и борода и усы: Да и сейчас девки за тобой табунами ходят! И будут у тебя ещё сыновья, — сказал Гевашев, и посмотрел на часы.

— Я не задерживаю тебя? — обеспокоился Виктор.

— Да время ещё есть. Должен один организатор подойти или позвонить насчёт лекции.

— Не помешаю?.. А что за лекция?

— Да о слонах и моськах, шмакодавках и Социальной логике, — Игорь подскочил со стула, заходил по комнате.

Им никто не мешал. Оленька с детьми была за городом, на даче. И ему так захотелось помочь Виктору осознать один из основных законов Социальной логики: вырождаясь, человек, допущенный к политической власти опасен. Он мафиози. И работает на разрушение с большей охотой, чем на созидание.

— Самое доступное и ценное состояние души и тела, это когда включена эйдетическая память, По тебе видно, как происходит постепенно твоё расслабление, Виктор. Посмотри наверх, на потолок, сосчитай до пятидесяти и обратно с пятидесяти до нуля, вдохни как можно глубже и задержи дыхание. Молодчина! Или как говорят американцы: "At-a-boy! [Эта бой!]" А теперь закрой глаза. А это надо сделать, чтобы сосредоточиться на покое и отрешённости от окружающего мира.

Прошла минута, другая и Игорь почувствовал, что всё на мази. Как знать, возможно, восприятие его рассуждений по законам Социальной (Железной) логики, минуя критику и самокритику, запечатлеются в подсознании Виктора Бороды и станут достоянием структур разума уже в осознанном состоянии. Пойдут, несомненно, на пользу и как знать может, когда и прославит он землю нашу русскую! И, как обычно поступал в таких случаях, по обыкновению своему воодушевленно заговорил:

— Я снимаю с тебя, человек несвободу, снимаю то, что мешает тебе, а я это чувствую и знаю, полноценно жить и дерзать, дерзать и творить. И ты понимаешь и не только понимаешь, а и осознаешь, то, что ты родился здоровым и полноценным ребёнком, а сколько в нашей суровой, далекой от идеала, действительности слепых, немых, глухих и вообще инвалидов с детства, да и взрослых больных и немощных. Сотни тысяч! Да приплюсуй отвратительную экологию! Но как можно спасти природу, когда люди погибают в межнациональных разборках. Безработица захлестнула страну. К тому же алкоголизация всей страны и ближнего зарубежья в самом разгаре. Процветает и проституция. Не выполняются постановления. Забастовки. И я это напоминаю тебе, потому что ты как человек разумный и соображаешь, что к чему и стоишь на моих позициях. И пусть останется в памяти твоей замечательной, что ты человек, а человека нельзя ни за какие «бабки» ни купить, ни продать! И я уверен, что наступит час, когда и ты социально заступишься за себя, и род твой отцовский продолжится там, в пространстве и во времени.

Когда Борода проморгал глазами, он заявил, что всё слышал. Себя контролировал.

— Все слышат. Все контролируют своё состояние. А вот самостоятельно выйти из него никто не может! И суждено тебе, Виктор, стать Гомо сапиенсом — человеком разумным. А разумный человек приумножает богатства своей социалистической Родины и не охаивает великие замыслы.

Виктор открыл рот, пытаясь, возможно, что-то возразить, как Игорь опередил его:

— Всё дело в том, в каком состоянии человек? Оно бывает обычное и нормальное. Эйдетическое и аффектное. Вырождается патология. А она бывает врождённой и приобретённой. У тебя приобретённая!

— У Ленина не было детей!

— У него по Социальной логике патология позитивная.

— Что ты имеешь в виду под патологией?

— Способность вырождаться, и вводить человека в заблуждение. Любая- философия, так изменился мир, включая марксистко-ленинскую, заведут человека в тупик. В социальный тупик.

— Выход?

— Отказаться от философских обобщений. Вооружить человека Социальной логикой и включить на полную мощь эйдетическое состояние. За примерами не надо далеко ходить. Кто я такой?.. Человек в эйдетическом состоянии первой стадии. Конфронтация с преступным обществом, в котором нам, к сожалению, приходится жить. С женой в кино не хожу. А почему? Да потому что не могу, не могу смотреть постельные сцены с женой. Неудобно. А люди семейно ходят на эротические фильмы, а почему? Да потому что они находятся в обычном, то есть в животном состоянии. В нормальном состоянии человек не станет пропагандировать секс, религию, садизм и вешать коммунистов. Он человек разумный. Трагедия нашего общества в том, что за годы перестройки люди, развивая ум, забыли, что они люди. И у них отключились структуры разума. Им надо вернуть разумение. А это возможно через просвещение. Вспомни, всегда были, есть и будут люди с высоким предназначением, такие как Сталин.

— Когда умер Ленин, — встрепенулся Виктор, — Сталин выступил и сказал: "Сам знаю, что груб и резок, но что поделаешь. Таким родился". И ему аплодировали.

— Понимаешь, Виктор! Сталин родился «слоном», а его шмакодявки и «моськи» в газетёнках жидовских, антисоветских, норовят облаять.

Виктор молчал, усиленно соображая, какая сила удерживала его в горизонтальном положении: на голове и пятках. А Игорь делал своё житейское дело — коррекцию психики. Вводил в подсознание разумение.

— Основное для человека состояние — нормальное. Зафиксированное эйдетическое состояние в нетерпимости к негативным проявлениям психики.

Обнародована телеграмма Ленина "выявить проституток и расстрелять!"

Приказ Гитлера: Расстрел: за безбилетный проезд! Что и сделали. В Берлине площадь 26. Так площадь названа в память о 26 «зайцев», убиенных за безбилетный проезд.

Так называемые репрессии — то же самое — нетерпимость к растлению советских людей. Во всех этих случаях выявлялась патология — у «стенки» решалась её судьба. Таким образом, очищались от «антисоветского мусора» мозги советских людей, готовых на самопожертвование «За Родину! За Сталина!»

Алчная мечта репрессированных сбылась. За шесть лет перестройки — миллионы исковерканных жизней. Стабилизировалось общество бездельников. Жуткие конфликты между близкими людьми.

— 73 года терпели беспредел партийных боссов, — вставил шёпотом Виктор, после того, как Гевашев поставил его на ноги, а затем посадил в кресло, — полностью уничтожен генофонд страны. Расстреляны блестящие стратеги: Якир, Тухачевский, Блюхер, Егоров.

— Гитлеру не удалось дезинформировать Сталина. Выявлялись агенты влияния 5 колонны, созданной на деньги Запада для свержения Советской власти. Их и расстреливали!

— А репрессии?

— Ведь я тебе только что разъяснил, что всё дело в патологии. Так сказать, обратная сторона Гражданской войны. Ведь свергался эксплуататорский класс. Попробуй у человека отними что-нибудь, и он окажет бешеное сопротивление. Причём тут Сталин? Просто гнуснейшие стратеги наших дней сделали "ход конём": отвлечь внимание молодежи от преступлений нынешнего руководства, вот и сделали гения «козлом отпущения». А ЦК ВЛКСМ возглавил растление подростков и молодых людей через рок концерты, видеосалоны.

— Согласен!

— Вот это Виктор, другой компот!.. Идёт пир во время чумы. И делёж моськами, шмакодявками и мандавошками шкуры неубитого медведя — СССР. Президент СССР войдёт в энциклопедию как путешественник и транжира. А точнее, как наиглавнейший отморозок всех времён и народов. И будет проклят грядущими поколениями.

— Думаешь, Сталина реабилитируют?

— Это однозначно. Ведь завоеватель Наполеон Бонапарт — гордость Франции. Прах полководца покоится как национальная святыня. А кто помнит тех, кто ссылал его на остров "Святой Елены?". А Петра I разве кто называет палачом? Ленинград на костях каторжан построен. История расставила всех по местам. И надо позорить тех, кто копается в грязном белье Великого Октября, и направлять, как патологию, в психбольницы. Человек, который происходит от мамы, а не от матери-суки и у которого стабильное продолжение рода, не станет людей баламутить антисоветскими высказываниями!

— Вот я размышляю, — вставляет Борода.

Игорь делает передышку и даёт своему оппоненту высказаться.

— Мой кадровик — бездетный. Сам я живу с подселением. У тестя нет сына. Выходит он выродок?

— Социальная логика конкретна. Раз вырождается человек добровольно, по своему желанию, то он деформирует отношения на бессознательном уровне между людьми. Ведь бывая у них, он с ними взаимодействует. Это, кстати, одна из причин разводов. И наверняка и у тебя самого отношения с женой натянутые.

— С неделю как не общаемся!

— Вот видишь!

— А выход есть?

— Есть. Виктор, есть! Заиметь сына! И запомни, только с рождением полноценного сына женщина, как и мужчина, приобретают качественно новое разумение бытия. У тебя довольно-таки шаткое положение, живешь, небось, на её жилплощади?

Виктор закивал головой. Игорь Васильевич продолжил блестящую мысль:

— Так вот! Только с рождением сына, генетически здорового, женщина осознает, что она значит для мужа.

— Моя хочет сына!

— А ты? Сам подумай, на что жить? Чем кормить? Непонятно куда катится страна.

Было над, чем задуматься.

— Ладно! — подумалось Игорю. — На следующий раз проверим тебя, родимый, на патологию. А сейчас, — вслух произнёс он, — давай-ка, я тебе книгу подарю на добрую память.

Виктор достал портмоне.

Игорь махнул рукой:

— Могу ведь я подарить книгу вот так запросто своему приятелю!

Через пятнадцать минут они расстались, обменявшись телефонами. Через два дня без звонка он пожаловал к Игорю с тортом.

Они пили чая, политики не касались. И вдруг Виктор засобирался.

— Посиди ещё!

— Пойми, старик! — с пылом, заговорил он. — Хотела сына. А сейчас раздумала. И ни в какую! И тесть. "Отставить! — говорит. — И так планета перенаселена".

— Он что, военный?

— Отставник, неплохой мужик, доложу тебе.

— Люди все милые и замечательные. И у каждого, заметь, своя программа.

— Разведусь я с ней.

— Ну, зачем: так мрачно. Ещё одумается!

— Навряд ли.

— Состояние у тебя нормальное. Уверен, что ты додумаешься, как выйти из социального тупика.

— А я знаю.

— И как?

— Как?.. Как?.. Крест поставлю на ней.

— Хоть я, Виктор, и не сторонник разводов, но что делать раз не хочет? Отматузить надо! По-русски, от всего сердца, от души!

— Я всегда считал, что у тебя не голова…

— А Дом Советов! — расхохотался и Игорь. Причиной веселья было осознание того, что раз додумался человек из периферии приехать в Москву, где ни друзей, ни покровителей и стать москвичом, наверняка додумается и до сына.

Словно прочитав мысли Гевашева, Виктор поднялся к распахнутому окну, закурил:

— За меня не беспокойся. Лучше подумай, как заработать деньги. И если знаешь — поделись!

3

"Экстремальная ситуация побуждает нас всерьёз заняться этой вполне разрешимой проблемой. Мы, семья из 2 взрослых и 3 несовершеннолетних детей, не раз вызывали сантехников. Те считали и продолжают считать, что надо менять трубы отопления. С 1953 года капитального ремонта в квартире ЖЭКом не проводилось. В комнатах холодно. К тому же одна из труб прорвалась и горячая вода хлынула. Пришлось вызывать аварийную службу. Рабочие, что могли, сделали, т.е. перекрыли воду. Сантехник, из ЖЭКа резиновым: жгутом затянул это место. И по сей день, так и красуется этот жгут на трубе. Ну, а протечки на потолке на втором этаже все-таки образовались. Естественно нашим соседям это не по душе, Отношения осложнились, и здороваться они перестали, А тут новые огорчения с туалетом неполадки. Как оказалось, сантехники ещё три года назад неправильно установили унитаз. Протечки у соседей и в туалете появились.

Ну, понятно, их на выяснения отношений потянуло. Объясняю им, что нас, русских людей, осталось очень мало. И отношения потому и должны быть самыми цивилизованными. Что дело не в нас, а в изношенной сантехнике, которая и стала причиной натянутых отношений между нами. Унитаз протекает, менять надо, трубы менять надо. А протечки хотя над нами чердак, и у нас самих на потолках образовались. Правопреемник ЖЭКа РЭУ МП «Сретенка» пусть направит специалистов и они в раз разрядят грозовую обстановку, а нам, жильцам, надо объединяться, и дружить, как люди в пятидесятых годах дружили без зависти и корысти.

Но для воплощения этой замечательной идеи, нужна помощь компетентных инстанций. Чтобы и они, изучив ситуацию, как это заведено во всем мире, разъяснили кляузным Славяковским, что дело не в Гевашевых, а в том, что поизносилась система отопления, и пора осознать, что такие семьи, как семья Гевашевых, где нет пьянства, спекуляции, никто никого не обкуривает — большая нынче редкость. И надо помочь семье с ремонтом и как можно скорее, а не заниматься выяснением отношений с позиций кулаков и боевого самбо".

 

Игорь дважды перечитал написанное под копирку заявление в РЭУ и остался изложением экстремальной ситуации доволен.

— Мамочка! — обратился он к Оленьке, (так, заведено было у них, в семье обращаться при детях "Мамочка, папочка") — Борода забраковал. "Это заявление, — сказал, — надо по-другому составить'', а над этим посмеялся.

И удовлетворенно потёр руки, расслышав:

— Оставь на столе я посмотрю!

4

— Как думаешь, почему дошли мы по такой жизни? Резня в Закавказье, Фергане, самосожжение женщин, волнения на Львовщине...

Проходящий мимо парень с косичкой замедлил шаг, уловив "горячую информацию", стал прислушиваться. Он ещё не знал, что перед ним, судя по словам шикарно одетого господина, молча выслушивающего в данный момент монолог неряшливо одетого немолодого человека, закоренелый тунеядец с точки зрения общества перестройки, по фамилии Гевашев. Вынужденный под давлением продажного гороно оставить преподавание в школе "по собственному желанию", он уже забыл, когда работал по специальности, поскольку знал, что дело это проблемное и пожизненно неразрешимое. Он посвятил себя изучению образа жизни таких же бедолаг, каким был сам. То есть людей, которые так и не научились воровать и спекулировать, как только их не приучали к тому, что "волка ноги кормят", и потому были отовсюду гонимы за непрактичность. Его жена Оленька, верная спутница и многострадальная душа, воспитывала двух шалунов, свято верила в гениальность супруга. Что подтверждалось не раз на практике. Если ворчала, то изредка в самых затруднительных обстоятельствах. Она считала, что лучше бы он работал. Но Игорь так не считал, ибо ничего не мог поделать с собой. "Нет, нет! — то и дело восклицал он. — Нанялся, продался, это не для меня". Уличные зеваки пялили насмешливо на него глаза.

Впервые за два года общения с Игорем знакомый Станислав со смешком обозвал его тунеядцем. То же самое повторил и сегодня:

— Ты получал уведомление о том, что являешься паразитом и живёшь за счёт народа. И этим развращаешь тех, с кем водишь знакомство.

— Да как ты смеешь!? — побагровел Игорь. — Кому ты говоришь это? Отцу малолетних детей!

— У всех, дети есть, Васильич, но их родители трудятся...

Кроме того, государство понастроило немало дошкольных заведений. При школах работают труппы продлённого дня, тебе не отвертеться от общественно-полезного труда. Либо ответишь по закону.

Эту фразу расслышал парень с косичкой. Он внимательно оглядел людей, толпившихся возле кинотеатра "Новороссийск". Обратил внимание на немаловажное обстоятельство: один человек, как он понял из обрывков фраз, из армии безработных, к числу коих принадлежал сам, был одет крайне плохо. Пятнистый плащ на утеплённой подкладке не был приспособлен для февральской стужи. Видавшая виды потрёпанная шапка вряд ли защищала от пронизывающего ветра. Обут он был в немыслимые сапоги явно из той продукции, которая годами захламляет склады. Себя же парень оглядел с удовлетворением, так как был одет словно парижский или лондонский денди. Меховая куртка вишнёвого цвета, "бананы" и сапожки "ненашенского" производства. Зато, в оправдание себе, мог заявить, что зубы ежедневно чистит, как положено, по три минуты вверх, вниз щёточкой из отечественной щетины. "Смотри ведь, могут и у нас делать зубные щётки!"— похвалил он раз отечественных производителей бытовой продукции.

— Таак! — расслышав последние слова Мягкохлебова, пробормотал себе под нос парень. — Значит; того зовут Васильичем. Вообще-то, он имел в виду Игоря Васильевича, но почему-то адресовал своё определение Станиславу, который уверенно повёл Игоря к себе домой. Повод для этого был: на Садовом: кольце, близ метро '"Колхозная", напряжение электросети равнялось ста двадцати семи вольтам, а Игорь как-то раз пожаловался ему: "Вторую неделю сбиваюсь с ног, разыскивая электролампочки на сто двадцать семь вольт. Что за темпы перестройки! Лампочки не купить! А продавцы лишь сочувственно разводят руками: "Нет, и не ожидаются в обозримом будущем".

На другой день Гевашев отнёс неожиданный звонок Станислава к ряду божьих знамений. — Таак!.. — обрадовано закричал он в трубку, хотя Станислав не был обижен слухом.

Даже напротив: мог бы продемонстрировать музыкальные способности на балалайке. Правда, играл на ней крайне редко.

— Так говоришь, на двести двадцать поменяли?

— Так точно, — по-военному отчеканил Игорь Васильевич, хотя в армии не служил: отбыл лишь переподготовку. — Значит, ты мог бы при желании...

— Тебе лампочки нужны?.. Встретимся у кинотеатра "Новороссийск" через полчаса, согласен?

— Так точно, вашбродь, — в тон ответил Гевашев.

Там у "Новороссийска" и встретились. На рекламном щите красовалось название демонстрируемого фильма "Анатомия любви". Внизу щита мелкими буквами добавлено: "Билеты проданы по организациям".

— Вот не думал, что на подобные фильмы будут ходить как на демонстрацию колоннами от организаций и учреждений, — засмеялся Игорь Васильевич.

— А ты, что, Васильич, видел фильм? Чьего производства? — Станислав глянул на щит.

— Польша… Видел, — ответил Игорь Васильевич, — но очень давно. Помню лишь натуральные съёмки. Там встретились впервые сексуально-озабоченные партнеры. Ну, интимное показано откровенно. Помню, как покраснел, когда впервые услышал в адрес героини пошлость из уст разухабистого героя фильма с гитарой под полою.

— Надо бы посмотреть! Позвоню Ирише.

— Понимаю! В реальной жизни - проколы, так на секс настроиться надо! — ляпнул Игорь.

Станислав пристально всмотрелся в него. — Ты всерьёз так о нас думаешь? — процедил он. — А мы ведь серьёзная пара! У нас деловые отношения и о жизни спорим всерьёз.

— Сколько вас таких в одной лишь Москве? Таких, вот, серьёзных, одиноких, живущих без проблем в комфортабельных квартирах. Да, да пожизненно одиноких!

— Я не подсчитывал, — сказал Мягкохлебов.

— А я полагаю, сотни тысяч!.. Самое смешное, это когда не разродившиеся бабы рвутся к политической власти.

— Вполне естественно, — отпарировал Станислав: — Женщине с детьми политикой некогда заниматься.

— Вижу, ты горой стоишь за неполноценных женщин-карьеристок. Твоя Ириша такая же?

— Угадал! Но ты не подозреваешь, что у меня двое оглоедов.

— От другой матери? — спросил удивлённый Игорь.

— Это неважно, — сказал Мягкохлебов: — Главное, что дети есть.

— А фамилию, чью носят?

— Приёмных отцов, — ответил Станислав.

— И после этого ты считаешь себя человеком!?

— А кто же я, по-твоему!

— Биоробот, — хихикнул Игорь. — У тебя сыновья?

— Да!

На них оборачивались, посмеиваясь, иные возмущённо роптали.

— Тише! — сказал шёпотом Станислав, дергая Игоря за рукав плаща. — Не разводи гнилую антимонию. Что подумают люди?

— Ага, вот чего ты боишься? Подстраховываешься, как бы чего не сказали Марьи Ивановны и их мужья?

— А кого же мне слушать? Тебя, что ли?.. Спасибо, уже наслушался. Устал!

— Быстро же устаешь. А живём мы в годы перестройки.

— Вот и перестраивайся!

Говорить стало вроде не о чем. "Чёрт с ними, этими лампочками", — подумал Игорь Васильевич и, резко развернувшись, заторопился домой. Пройдя несколько шагов, он остановился, так как одумался и обернулся к Станиславу.

— Васильич! — захихикал Станислав. — Значит, не нужны тебе электролампочки? И вообще, я не слуга! Надо будет — сам придёшь ко мне. Попросишь, я дам. А будешь молчать, гордость ненужную проявлять, так шиш получишь.

— А почему ты их не принёс? — поинтересовался, как ни в чём не бывало, Игорь Васильевич.

— Да думал — ко мне зайдём, и я их тебе дам! А сейчас вижу, ты не в форме, да вспомнил, что ко мне должны прийти брат с женой. А мне не хотелось бы дурацких разговоров.

— Вот что, Станислав! — взял в свои руки инициативу Игорь Васильевич. — Совсем забыл! Нашёл я тебе "Отелло", вот она! Даю на две недели. А сейчас, дуй домой! Одна нога здесь другая — там, и чтоб лампочки, тем более обещанные, здесь были!

И действительно, ещё вчера, поздно вечером неестественно ярко загорелись лампочки и тут же погасли. Раскалённые нити внутри баллона ещё долго тлели, но так и не вспыхнули ярким светом. А тут в кромешной темноте звонок телефонный, нежданный, и в трубке голос Станислава:

— Давай, завтра у кинотеатра "Новороссийск" встретимся! Я тебе целую сумку лампочек припас.

И действительно, оказался хозяином своему слову. Оперативно смотался и предстал перед Игорем Васильевичем, как закадычный друг с обаятельной улыбкой, крепким рукопожатием. Их совсем мирное сосуществование, к сожалению, продолжалось недолго. То ли опять затеяли злободневный разговор о политике и прессе, снова выясняли отношения, симпатии, антипатии.

— Ты в курсе, чем взбудоражена Одесса? — спросил Игорь: — Не знаю, как ты, а я бы порол приблудных "шефов" за варварское отношение к памяти.

— Это не выход, — прервал Станислав: — В истории человечества жестокость никогда не искоренялась ответной жестокостью. Ибо подобное заблуждение опасно.

— Значит, можно вырубать из сознания события в Одессе? Выкорчёвывать святое, что связано с великим городом! Не бывать этому! — заорал Гевашев. — Пока ещё не все проснулись! А кто успел пробудиться от спячки, думает так же, как я! Я не одинок в таком понимании мира и своей социальной значимости.

— О чём ты говоришь?! — усмехнулся Мягкохлебов: — Ты же тунеядец, ведёшь паразитический образ жизни, живёшь за счёт жены. Прости, но она недотёпа, а если терпит тебя, то явно из-за детей. Знай это! А берёшься судить о серьёзных событиях. Не всё пущено на самотёк в советском Отечестве, Скажу тебе по секрету... — Станислав понизил голос до шёпота, даже повертел головой и, не найдя вокруг ничего подозрительного, закончил мысль: — В годы войны и оккупации на Украине наладили производство молока, мяса, сметаны, сала для фашистов. Словом, люди стали работать честно, но для оккупантов. Об этом феномене доложили Сталину. Великий "вождь человечества" возмутился до глубины души: "Надо кончать с подобными безобразиями! Советские люди забыли, выходит, о социалистическом Отечестве". В Москву хлынули на переподготовку особисты из всех регионов многонациональной Родины коммунизма. Спустя месяц они в форме эсесовцев оказались в глубоком вражеском тылу. Техника пробуждения советского патриотизма была до смешного простой. "Особисты — эсесовцы" врываются в энное украинское село и давай чинить допросы: "Кто против коммунистов и "юден?" Конечно, предатели и пособники гитлеровцев сразу два шага вперёд, грудь колесом, вот, мол, мы какие, самые преданные рейху, любим германский порядок. Заждались, мол, вас.

— Молодцы! — улыбаются "эсесовцы". — В одну шеренгу стройся! Нале-во! Шагом... марш!.. Ать-два, ать-два, и прямёхонько направляют предателей Отчизны в большой амбар, запирают на замок, строение обливают бензином и поджигают. Затем ходу с той деревни! Зрители слышат в их рядах негромкие лозунги: "Так будет со всеми предателями героического русского народа". Тут до сознания селян доходит, что к чему. Деваться некуда: почешут, почешут затылок и бегут к партизанам в лес, чтобы бить оккупантов. Таким вот, оригинальным способом пробуждалось рвение украинского селянства.

Гевашев пожал плечами:

— Может, и было всё так, но я лично нигде об этом не слышал, и не читал. Хотя вряд ли об этом есть хоть одна печатная строчка.

Мягкохлебов снисходительно ухмыльнулся:

— Всё, что ни делалось в любимой стране, происходило по указке генерального секретаря.

— Да, конечно, — согласился Гевашев: — В дефиците гениальности его не упрекнёшь. Додумался, как стихийно пробудить от спячки советских людей на занятых немцами территориях.

— Именно так, — сказал Станислав.

— Кстати, — оживился Игорь, — это с ведома генсека армяне в Закавказье насиловали азербайджанок?

— А то, что ж, — простонародно ответил Мягкохлебов.

— Ну и мерзавец же ты! — покачал головой Игорь: — Я всегда думаю о наших ублюдочных отношениях. Но чаще думаю о том, сколько достойных людей страдает в социалистической действительности от взаимоотношений с кретинами. Не находишь?

— Ты, что ли, страдаешь и мучаешься?! — хихикнул Станислав. — Сидишь дома, телевизор смотришь да книжки почитываешь. А люди тем временем ишачат на таких, как ты.

Гевашев с горечью ответил ему:

— Чему завидуешь, голова садовая?!. Живу-то я в полуразрушенном доме времен Александра Третьего, да ещё с подселением.

— Ничего страшного, — сказал Мягкохлебов: — Подселена к тебе старая бабушка, она безвредная, не курит и не пьёт. Отраву тебе в суп не подсыпает, притона не держит, матом не ругается. Благодать, а не подселенка! Чего ты тень на плетень наводишь? Недалекий ты человек.

— А ты далёкий?! — запетушился Игорь.

— Не обижайся, не будь ребёнком, — покровительственно сказал Мягкохлебов.

— Мне с тобой детей не крестить, — хмуро сказал Игорь: — Ты не знаешь деталей. Эта бабушка могла бы освободить мою семью от своего присутствия. Как работнику Минфина, ей положена другая жилплощадь — с ванной и горячей водой, чего нет в развалюхе. А она не хочет выселяться! Будет ждать три года, когда этот дом расселят.

— Вот видишь? Сама не хочет. Насильно-то её не принудишь. Нет такого права у властей.

— А право не рожать детей она имеет? Живёт лишь для себя.

— Это её личное дело, — сказал Мягкохлебов. — Не хочет и никто её не заставит. Разве это недемократично?

— Ущербная демократия "для себя". Тупиковая, как говорится, — согласился Игорь. — Оглянись вокруг себя! До чего мы дошли: алкоголизм, проституция, безработица.

— Да ты просто не желаешь работать, как все!

Игорь быстро свернул полемику:

— Станислав, ты же не попрёшь против прописной истины, что спасти можно только того, кто хочет быть спасённым! Ну, всё! Мне пора, Станислав. Говорю, как в стенку горохом. Всё тот же обывательский уровень. И учти в твои побасенки о Сталине и его методах "пробуждения" народных масс я не верю.

— Придётся поверить, — крикнул вдогонку Станислав, не сводя глаз с настороженной спины провинциала. Буркнул что-то неразборчивое, и, не оглядываясь, повернул в другую сторону.

Он ещё не прошёл и квартала как окликнул его кто-то:

— Огоньку не найдётся?

"А, это ещё кто?" — подумалось Станиславу с досадой.

Его нагнал модно одетый парень с косичкой, указывающей на принадлежность к некой секте, либо к клану. Тот самый, кто с полчаса как обратил внимание на их нелицеприятный и потому на повышенных тонах разговор.

— Я не курю, — сквозь зубы ответил Мягкохлебов.

— Чего вы с тем мужиком не поделили? — не отставал незнакомец, голова которого вертелась во все стороны, будто что-то или кого-то высматривая.

— А это уж, извините, не ваше дело.

— Наше!.. — с нажимом сказал парень с косичкой. — Сейчас и выкорчеванные вязы на Приморском бульваре в Одессе наше кровное дело. А также боль и самосожжение узбечек! Мы советские люди или нет? Нам с вами вот сюда...

Он бесцеремонно подтолкнул упирающегося Мягкохлебова в улочку направо, за магазин "Школьник".

Станислав побледнел, мигом перестроился:

— Ведь и я тоже самое говорю! Все мы советские люди...

Он видел прямо перед собой пытливые зрачки парня с военной выправкой. "С таким не пошутишь", — думал он со страхом. — Что за фанат? Ясно, что подслушивал наш разговор".

— Что привязался? Не понимаю!

— Сейчас всё поймёшь! — весело ответил парень и со знанием дела "благословил" Станислава кулаком по сопатке, таким вот первобытным способом заступившись за социалистическую Отчизну.

Окровавленный Станислав с криком:

— За что ударил! Я буду…, — закрыл лицо руками, опасаясь нового удара.

— Ничего не будешь! — весело проговорил парень. — А схлопотал ты, хлопче, за Одессу! И за хамство! Таких как твой знакомый беречь надо и помочь им выжить в наше суматошное время.

Гевашев успел уже пройти достаточно пути, как бывший афганец Сергей дотронулся до его плеча. Он, как позднее понял Игорь, был разочарован в жизни и страдал мизантропией, возможно, то было следствие переживаний, которые выпали на его долю в знойных долинах Афганистана. Телефон и адрес Гевашева он узнал от Левина, с которым волей случая разговорился на Арбате. И вот как час разыскивал его по приметам и описанию, которые ему дала супруга Гевашева.

Едва ли не с порога Сергей заявил:

— Я разочаровался в действительности, и сейчас не знаю, что делать и чем заниматься. Рад отдать все свои деньги, чтобы кто-то, хотя бы вы, помогли понять смысл жизни.

Гевашев мягко сказал:

— Да вы присядьте сначала!.. Вот сюда, на диванчик. На что жалуетесь?

— Я уже сказал: на действительность! Неуверенно себя чувствую в пространстве и времени.

— Строй наш праведный, — стал ориентировать Сергея Игорь Васильевич, — за него люди шли в бой, не щадя живота, как говорили в старину. Расскажите немного о себе.

— Биография у меня простая: работал на заводе, служил в армии, после "афганской эпопеи" окончил институт.

— Следовательно, из вас всё же сделали человека? — заключил Гевашев.

— Не знаю, — сказал "пациент", — был у меня знакомый малый, который считал себя счастливым, была у него машина. Раз он едет и видит страдающего, судя по выражению лица, старика. Тот голосует, а сам за живот держится. "Вези поскорее в больницу, — говорит ему, а то умру!" Тот погнал, невзирая на красный свет и свистки гаишника. Старику сделали операцию, он остался жив. Через некоторое время разыскал спасителя и говорит: "Благодарю за помощь! Ты спас мне жизнь, и я не останусь в долгу". Подробно расспросил моего знакомого. Тот поведал, что воспитывался в детдоме, потом учился в училище. Вскоре женился. В общем, типичная ситуация. Как и многие, разочаровался в семейной жизни и развёлся с женой.

Тогда старик предложил за месяц обучить его простому ремеслу — ремонтировать пишущие машинки. На деле оказалось, что это не ремесло, а скорее — наука, которую трудновато не только преподавать, но и осваивать. Вскоре мой знакомый стал обеспеченным человеком, проблем с финансами у него не стало. Однако работает он не для того, чтобы получать много.

— То есть превратился в полезного и нужного обществу работника, — вставил Гевашев.

— Да, именно так! Но мы живем в окружении людей, а он воспитывался в особых условиях детского учреждения: слушал то, что положено, общался с тем индивидом, с кем разрешалось.

— И поэтому разочаровался в действительности? — спросил Игорь.

— Полностью!.. И теперь не знает, что делать со своими деньгами.

— То есть превратился в мизантропа, — заключил Гевашев. — И знаете, почему? Есть понимание жизненной реальности, и есть осознание! По словарю это синонимы, на деле — не одно и то же.

— Отлично! — улыбнулся афганец. — Стопроцентное попадание. Покурить можно?.. — и, не дожидаясь ответа, закурил.

— Охота покурить, милости прошу на лестничную площадку, — Игорь устремился к наружной двери и распахнул её.

Очевидно, такое отношение к курению Сергея не устраивало и он, плюнув на тлеющий огонек, выбросил сигарету в открытую форточку.

— Ладно, — покладисто сказал он и продолжил мысль: — Ваша информация для меня не новость. А вот моя для вас — новость! Я показал кассиру книжку "афганца", без очереди купил билет на Москву. Получив купейный литер, взял пять бутылок водки и пошёл в вокзальный ресторан. Напоил, чуть ли не весь кабак! Кому понравятся барские замашки в наше нелёгкое время? В поезде я прошёлся по вагонам, сделал шахер-махер с ондатровыми шапками. Сделал это для того, чтобы помочь гражданам СССР коим систематически недоплачивает обожаемое государство. Охотники, с великими трудами добывающие ондатр, получают в пять-шесть раз меньше за свой труд, чем надо по справедливости.

— Убеждаюсь, что вы действительно оригинал. Вы - личность! — сказал Гевашев.

— Спасибо за понимание! Потому-то я и уехал из Донецка. Надоел мне мой город в облаках смога и угольной пыли. И спасибо очкарику, что через него я вышел на вас. Долго искал, но нашёл.

— Что за очкарик?

— Один человек представился литератором. Говорит мне, что пишет прозу. "Можно её почитать?" — спрашиваю его. А он ляпает несуразицу: "Я вам не доверяю. Общий привет!" Хотел, было, я уходить, и вдруг очкарик дал мне ваш телефон.

— Что за субъект? — заинтересовался Гевашев. — Один из моих клиентов, наверное?

Сергей кивнул. Потом Игорь Васильевич стал выспрашивать:

— В Москву приехал по делу или ещё зачем-то?

— Решил заняться литературным трудом. Посему и разыскал вас в деревне под названием "столица Москва".

Гевашев заразительно захохотал.

— Молодец, что пришёл ко мне. Да, как ваше имя?

— Сергей, — ответил парень. — Скажите, почему я нравственно погибаю в нашей атмосфере?

— Преувеличиваете, — сказал Гевашев. — И со мной так бывало не раз. Погибаем потому, что система у нас такая.

— Согласен с этим!

— Что именно написали вы? — сухо улыбнулся Игорь Васильевич.

— Да так!.. Несколько рассказов, — замялся Сергей. — В издательствах правды не найдёшь: сидят там какие-то животные, а не люди.

— Не животные, а биороботы, — поправил Гевашев.

На этот раз захохотал "афганец".

— Там работают существа, — невозмутимо продолжал Игорь. — У коих три процента костного мозга, данные интеллекта на уровне асфальта; лица тронуты печатью разврата... Я тоже побегал хорошо по редакциям.

— А как: определяете скрытую сущность редакторов? — спросил Сергей.

— Мне достаточно две минуты общения с ними, — усмехнулся Гевашев, — чтобы определить сволочь. Смотри!..

Игорь напыжился, выпятил грудь.

— Видишь, какой я толстый, неуклюжий, толстокожий!

Сергей усмехнулся, окинул оценивающим взглядом Игоря Васильевича и, не найдя ни одного из перечисленных признаков, перешёл к другому вопросу:

— Сейчас пишут о том, что телевидение в Советской державе повинно в разгуле преступности. Убито людей преступниками больше, чем за войну. Ценность жизни личности упала до нуля. Убивают как мух.

— Это правда, — кивнул Гевашев. — Кино и телевидение поистине дьявольское изобретение! Они обучают методам ограблений и безнаказанных убийств... Одна моя знакомая ездила отдыхать в Ялту, не то в Сочи. Познакомилась и прилипла к одному молодому офицеру. Разумеется, "кавалер" содержал её, поил и кормил. Эта деваха живёт с мужчинами с пятнадцати лет! Отпуск окончился, они расстались, обменявшись адресами. В Москве её надоумили послать через три месяца письмо "кавалеру". Так, мол, и так, у нас будет ребенок. Аборт делать поздно, врачи отказываются. И "кавалер" высылает ей двести рублей для подпольной операции. Сам понимаешь, никакого аборта не было, певица всё выдумала. Спустя время спохватилась: "Какая же я глупая! Надо было просить четыреста рублей, он бы выслал без звука".

— Самая элементарная подлость, — ввернул Сергей.

— Точнее, пошлость, — уточнил Гевашев, — которая сидит на пошлости и кнутом погоняет. Да!.. Мы живём в суровом и яростном мире, как выразился один писатель. — Помолчав, он спросил: — Так вы бывали в Афганистане?

— Не только там, но и в Чернобыле. Кто же пойдёт в смертельно опасные очаги радиации, как не такие, как я? И мы идём, хотя ни во что нет веры. Ведь и Горбачёв иногда врёт! Врут, как лошади, угодники-писатели, ученые советники президента. Каждый норовит выдвинуть свою схему-концепцию выхода из безнадёжного пике... Вот я и приехал в Москву, чтобы спросить у Горбачёва об этом.

— Бесполезная затея, дорогой, — покачал головой Игорь. — Для бесед с вами у него физически нет времени. У меня же время найдётся, чтобы послушать твои стихи. Чувствую, и стихи пишите?

— Верно! Есть целых две тетрадки.

— Отлично, — несколько поспешно сказал Игорь. — Две тетрадки зачитывать не надо, а какое-нибудь стихотворение послушаю. Кому подражаете из поэтов?

— Никому! — отрезал "афганец". — Сейчас увидите, что я талант самобытный. Все имена для меня пустой звук. И Есенин, и все прочие... Ну, ладно, читаю:

"Сегодня мне не спится. Почему?

Да потому, что не всё успел сказать кому-то!

Поведать не успел историю свою,

Ответить, для чего живу на белом свете.

Хитришь и крутишься, где цель твоя, скажи?

Тебе не нравится, когда тебя не замечают.

И не говорят в лицо прекрасных слов?

А заслужил ли ты? Не счесть твоих долгов!

Твои долги - в тебе, ты их прекрасно знаешь.

Но мысли, чтоб отдать, не возникает даже.

Восстань же и проснись, ищи того цемента,

Который так же прочен, как цемент!

Без цели жить, поверь — удел убогих,

Ищи ж её во всем, и где-нибудь найдёшь.

Не тлей! Гори в огне, воспрянь над миром.

Стремись к добру, поверь, что это цель!

Смелей шагай во тьму, не слушай лже-кумиров".

"Афганец" умолк, посмотрел на Гевашева:

— Ну, как, есть во мне талант?

— Как вам сказать, — промямлил Игорь, — это, понимаете...

— Хорошо! Читаю дальше, — прервал Сергей:

 

— В обычной жизни пил я по бутылке в ночь,

Теперь не пью; я был тогда безумен и неправ.

Я рвать хочу, метать за словом слово,

И разорвать хочу гнёт будней и лишений!

Мой крик души подобен смерти и грому,

Но я иду вперёд. Путей простых я не ищу.

Вперёд! Простых дорог я не ищу.

Сергей умолк, выжидательно потёр руки.

— Мм-да, — сказал Гевашев. — Задатки стихотворца есть. Человек вы разноплановый. Возможно, если поддержат проклятые редакторы и продажные рецензенты, стихи эти увидят свет.

— Вот! — обрадовался Сергей, хотя радоваться было нечему. — Я как чувствую, так и пишу... У меня два хороших друга погибли в Афганистане, третьего завалило в шахте, поскольку дражайшей супруге нужны были его деньги, а не жизнь. Вы настоящий исцелитель души! Я угадал? Ну, ответьте.

Гевашев неопределённо кивнул.

— Спасибо! Передайте привет очкарику, он дал мне ваш телефон. Мне не надо дипломов и свидетельства о том, что я — личность... Поэт Есенин спился потому, что не был личностью. Можно, если я к вам принесу свои шмотки? Они рядом, через улицу. Хранятся у знакомца. Вот телефон! Звоните! Пока! Я побежал за шмотками.

6

Вечер обещал быть интересным. Возможность пообщаться с писателем-фантастом Казанцевым? Нет, такого случая нельзя упустить. Едва пробило два часа дня, Гевашев звякнул ставшему другом бескорыстному Колпакову, тоже фантасту, хотя и менее известному и не состоящему в Союзе писателей. Его дома не оказалось. Спустя время Игорь позвонил снова, ответил Колпаков, назначил место встречи в метро "Новокузнецкая" на мраморной скамейке. Оттуда доехали до "Библиотеки Ленина" и вышли к третьему подъезду. У Колпакова был пропуск-приглашение, он передал его Гевашеву.

— А как же вы пройдёте? — спросил Гевашев.

Колпаков загасил слюной и бросил недокуренную сигарету в урну, ответил с улыбкой:

— За меня: не волнуйся! Я тут желанный гость.

Впрочем, у дверей зала не оказалось дежурных с повязками. Они разделись в гардеробе и поднялись на третий этаж.

Выбрали места в центре. Постепенно зал наполнился интеллигенцией.

На сцене было всё, что нужно: стол, трибуна, портрет Казанцева на фоне искусственного неба.

Выступали друзья писателя, люди, компетентные в научной и ненаучной фантастике. По ходу "прений" Колпаков давал пояснения: точные характеристики ораторов, объективные суждения по затронутым вопросам. Затем выступил с длинным докладом виновник торжества. Речь Казанцева была скучной, если не нудной, изобиловала саморекламой и пересказом всем давно известных его романов.

Как заведено в таких случаях, читатели и почитатели писали записки докладчику, их передавали по рядам в президиум. Написал и Гевашев.

Казанцев зачитывал послания, от спешки глотая окончания слов. Дошла очередь и до записки Игоря: "Должен ли человек помогать человеку?" Казанцев вслух зачитал её, и зал ни с того ни сего загоготал. Выждав, пока наступит тишина, писатель-фантаст ответил:

— Сократ утверждал: "Если бы люди помогали друг другу, человечество перестало бы существовать". Лично я думаю так: "Есть совесть, значит поможет. Нет совести..."

— Чепуха! — как всегда, взорвался Гевашев: — Это не ответ! Если бы люди понимали самих себя, они бы кинулись помогать друг другу!

— Позвольте с вами не согласиться, — пожал плечами маститый фантаст с бородкой "а ля Гарин".

Колпаков, сославшись на неотложное дело, покинул зал ещё до окончания "речи" Казанцева. Наутро следующего дня позвонил Гевашеву и справился:

— Что ответил Казанцев на твою записку?

— Свёл вопрос к понятию совести.

— Иначе говоря, старикан увильнул от ответа, — резюмировал Колпаков: — Это в его духе, знаю Казанцева больше двадцати лет. Ну, а ты как поступил?

— Подошёл к нему и заявил, чего ждал от маститого писателя большего.

Тот высокомерно пожал плечами и повторил свой прежний ответ: "Под человечеством Сократ подразумевал цивилизацию, то есть общество культурных, образованных рабовладельцев, которым противостояли рабы и варвары".

— Как это понять?

— Очень просто! Сократ имел в виду следующее: "Если дать рабам и варварам одинаковые права с рабовладельцами Эллады, то эллинская демократия прекратит существование". Понял теперь?

— Ага, — засмеялся Игорь: — Вот теперь дошло.

Тут Колпаков раздражённо закричал:

— Потому Казанцев и говорит с такими, как ты, о Сократе. Своего мнения он никогда не скажет. Он неплохо прожил бурные годы русской революции. Тогда ему было десять-одиннадцать лет, никакой нужды он не испытал, имея папу, известного семипалатинского купца. Всё прошло для него гладко и в годы сталинизма. Надеюсь, понятно?

— Конечно, — задумчиво ответил Гевашев.

— Ну, что с твоей рукописью? Где она, в какой редакции? — уже спокойнее поинтересовался Колпаков.

— Мне сказали в "Молодой Гвардии", что она в надёжном месте.

— Место там для твоей рукописи одно: редакция научной фантастики. И конкретное лицо — завредакцией Щербаков. Вот ему и звони. Даю телефон..., — Колпаков медленно продиктовал номер, и, не прощаясь, бросил трубку.

7

Задумавшись о чём-то, Гевашев неожиданно увидел, что навстречу ему идёт, вернее, ковыляет Левин. Сначала Игорь хотел пройти мимо — вроде не замечая. Однако пригляделся и заторопился к нему. Вспомнил также, что в последнее время Левину и везло, и не везло в жизни. Везло потому, что его опекала серьёзная и заботливая жена, Не везло в издательствах: там не видели в нём художника слова, отказывали в публикации рассказов и повестей.

Изображая искреннюю радость по поводу встречи, Гевашев вспоминал давний разговор с Левиным, ибо последний раз они виделись прошлый год. Тогда Игорь спросил Левина:

— Роман ты мог бы сочинить?

— Нелёгкий вопрос, — дымя сигаретой, благо, что не трубкой, ответил "подземельный крот", хотя жил теперь по-людски: в обширной квартире на Арбате: — Ничего, и до романов доберусь…

И вот на тебе! Левин ковыляет, и по виду всё такой же непокорный судьбе. По неведомой причуде памяти Игорь внезапно вспомнил, как тот в припадке обречённости, не то помешательства — под воздействием таблеток — набросился с топором на него, Игорь в тот день зашёл к Левину в минуту отчаяния из-за неприятностей по службе:

— Скажи, как бороться с таким социальным злом, как мой начальничек Савин?

На исхудавшем лице Левина так и заходили желваки.

— А ты, как видишь, ещё живой, а это самое главное: ходить, слышать и видеть. Уметь говорить для писателя необязательно. Достаточно, что он может чувствовать и изобразить на девственно чистом листе бумаги свои переживания и мысли.

— Не согласен с тобой! — загорячился Гевашев: — С такими как Савин, надо поступать...

Он поперхнулся, закашлялся, спазмы сдавили горло. Было не до разговоров.

— Может, ко мне пойдём? — сказал Игорь, возвращаясь в реальный сегодняшний день с ковыляющим Левиным на переднем плане.

Левин и раньше бывал у него. Пили чай, шумно дискутировали, причем Левин, всегда подчеркивал своё превосходство в знании литературы и жизни, родного русского языка. Гевашев же, обладая некоторым природным даром сочинительства, языка почти не знал — литературного, добавим. Недаром его знакомый — сценарист документального кинематографа Володя Железняк, шутя, говорил: "Не обижайся, но литературное образование у тебя липовое".

И потому и написал литературное послание, так сказать своё резюме на Игоря Васильевича.

"Сам знаю, что неуч с дипломом учителя "инглиш", — вызывающе ответил Игорь: — Ну и что?! Не вешаться же прикажете! Все мы неучи в этом мире с той лишь разницей, что у меня нет литературного образования, а ты с дипломом".

— Разве я похож на шарлатана? — спросил он Александра Акимовича.

— Что ты!? — сказал Левин: — Ты умнее десятка знакомых мне умников, вместе взятых.

Он замолчал, ибо хотел добавить "гений", но мысль о том, что два гения — он, Левин, и Гевашев — не смогут ужиться, остановила Александра Акимовича. И он переменил тему:

— С того часа, как мы расстались, я звонил тебе много раз, но не заставал дома.

Через минуту они распрощались, Игорь от всего сердца пожелал Левину скорейшего выздоровления.

8

По дороге домой Гевашев вспомнил ещё об одном нюансе встречи с Левиным. Они заговорили об изобретательском увлечении Александра Акимовича. Тот пожаловался на бюрократические препоны.

— Но вас, же знают как человека заслуженного, уважают в научно-исследовательских институтах Академии Наук, — с недоумением заметил Игорь: — Вы без пяти минут признанный изобретатель Альфастрата.

— Почему без пяти минут? — удивлённо возразил Левин: — Я и есть изобретатель Альфастрата.

— Тогда извините, я не знал, — сказал Игорь.

Ему стало неловко. Кто как не Левин заметил его, провинциала, у досок объявлений, обогрел и дал пристанище на первый случай. Правда, не ахти какое — в подвале в выселенном доме на Уланском переулке. Кто мог подумать о том, что Игорь приживётся в Москве, обзаведётся новой семьёй и детьми, Словом выдюжит все невзгоды, холод и голод.

"Ради чего я выдюжил? — вслух подумал Гевашев: — Непонятно. Вот Левин знает, для чего живёт, потому и семьёй по-настоящему не обзаводится".

Вкрадчивый голос Левина негодующе сказал:

— С женой Элеонорой у меня было всё честь по чести! Ведь при разводе ты был у нас свидетелем. Суд постановил объявить наш брак недействительным.

— И ты огорчён? Ну и зря, — сказал Игорь: — Тебе это лишь на руку.

— Что-то не пойму тебя, — ополчился на него Левин: — У меня такое несчастье, а ты...

— Несчастье, — ответил Гевашев, — это когда парализовало человека, отнялись и речь, и ноги. А у тебя, слава богу, и руки есть, и языком чешешь, будь здоров.

— Согласен, — сказал Левин. — Однако есть и нюансы.

— Какие же? Весь ты напичкан сумасбродными замыслами покорить Москву. А это, брат, архитрудная задача.

— Совсем не то, дружок, — возразил Александр Акимович: — Квартира меня мучает. Я вложил в неё самого себя и деньги немалые.

— Лучше плюньте на этот нюанс, — сказал Игорь: — У вас сейчас здоровье не то, чтобы с Элеонорой правосудием за квартиру тягаться. Подавайтесь к Надежде Николаевне, к своей настоящей половине в Воскресенск.

— Не могу я плюнуть на комнату, где прописан и живу. Ну, хватит об этом, Игорь! Расходимся по домам, а я берусь за новую вещь.

— Да и сами вы прекрасно знаете о разгуле преступности в нашей стране, — Игорь Васильевич сделал паузу — непонятно всё же отношение к нему этих двухсот пятидесяти человек, безучастно взирающих на его старания активизировать их подсознание. Через неделю после памятной встречи с «Бородой», попал он совершенно случайно в дом отдыха ученых — по телефонному звонку некой особы Евгении Александровны, которая представилась ему ''хорошей знакомой Молодых" — человека, о котором Гевашев имел самое смутное представление, поскольку видел его каких-нибудь пятнадцать минут в городском обществе "Знание". В этом обществе в Политехническом музее Игорь Васильевич демонстрировал свою магическую силу. Ему поверили, и молодой учёный Молодых тотчас изъявил желание и готовность помочь Гевашеву с организацией лекции "Социальная логика в помощь Перестройке", записал его координаты.

Его давний знакомый, доморощенный ученый и литератор от бога Александр Левин предостерегал его:

— Учёные мужи тебя не поймут. Знаю я их.

Возможно чувствуя свою обречённость пророческим прогнозом, Игорь Васильевич бросил вызов залу.

— Социальная логика для меня заключается в том, — заговорил он с пафосом и металлом в голосе, исключающим всякие возражения и провокационные вопросы, — что я задаю себе каждый божий день один и тот же вопрос: кто я такой? — и отвечаю: "Гомо сапиенс! То есть человек разумный!" — А почему?.. Да потому, многоуважаемые современники, что Игорь Васильевич Гевашев никого не окуривает, не спаивает, не промышляет и не занимается спекуляцией. Другими словами не занимается тем, что расчеловечивает человека, превращая его в двуногого хищника.

Зал зароптал. Игорь Васильевич поднял руки, посылая успокаивающие пассы.

— Спокойно! Спокойно! Разберёмся! Перестройка, правильно молодой человек! — хотя никто ничего из молодых не предлагал, а Игорь Васильевич так воскликнул от фонаря, что обычно действовало на зал успешно. — Так и уточним: "горбостройка!".. "Горбостройка" вернула людям, какое состояние?.. Правильно-о!.. Обычное! Животное! Желание балдеть, шикарно жить, жрать, пить в три горла! А взамен — на выкуси! — и Игорь Васильевич сложил фигу из трёх пальцев.

— Ахинею несёт! — завизжала, точно недорезанный поросёнок, дородная дама, поднялась и, поблескивая окулярами очков в золотой оправе, демонстративно удалилась.

— Права человека, — продолжал Игорь Васильевич металлическим голосом человека, привыкшего повелевать и прислушиваться только к самому себе, в этом и заключается, как он полагал магическая сила гипнотизёра, — права те права, которые вы так рьяно отстаиваете, разработаны детально, кем вы думаете?.. Понимаю, сочувствую вам. "Голова у лошади, как говорит мой знакомый одессит Илья Бершадский, больше по размерам, чем у нас с вами — пусть она и думает". Кстати, он и в Нью-Йорке уверяет таких же, как и он сам, бедолаг-иммигрантов в истине этих слов. Но лично я не разделяю таких убеждений. И по вполне понятным причинам пока не назову имени этого разработчика прав человека. Иначе вы разбежитесь, и сегодня же разъедитесь по своим берлогам. А ведь вам надо сил здесь поднакопить, разумеется, за счёт государства, для решающего марша-броска, чтобы до конца развалить то, что Его величество человек, так называемый Гомо сапиенс во имя грядущих поколений созидал киркой и лопатой. Так вот по Социальной логике лучше быть в интернате, но нормальным ребёнком, чем дебилом, но в хорошей семье.

Зал затаился и он понял, что перегнул палку, и получилось точь в точь, как предсказал Александр Акимович: деформированные члены НТО равнодушно взирали на его потуги пробудить в них что-нибудь человеческое. Впрочем, какие-то проблески в трёх-пяти субъектах улавливались. К примеру, у некоего Григория, сорокадевятилетнего крепыша. После "лекции" он подскочил к Гевашеву, долго в благодарность за интересную и полезную информацию тряс руку, тараторя о том, что в общих чертах товарищ лектор правильно воспринимает мир, хотя кое-что надо уточнить и дополнить. Он учился у самой Джуны, и она не без обоснования, разумеется, считала и считает его способным её учеником.

— Я многое могу. Вот только иногда слабею от щедро переданной больным силы, которую, естественно, затрачиваю на них. С вашим утверждением, что талант на Руси на сегодняшний день явление Христа народу, никогда не соглашусь.

Его лысина — хоть бильярд катай — ярко отсвечивалась в такт его уверениям.

— Ну, а с логикой, что лучше быть головой мухи, чем задницей слона, согласны?

Григорий закивал головой.

— Вот и ладушки!

Уже в номере у Евгении Александровны, долговязой, намалёванной кокотки, куда его пригласили после лекции, встала из-за стола пышнотелая, обтянутая джинсами певица Алёна и заявила:

— А я вот хочу, чтоб все мужики на меня глаза пялили. Голос у нее "как из бочки", гулкий и басовитый.

— Кто за такое предложение прошу голосовать! — поднял первым руку Игорь Васильевич. — Ну, а если серьёзно, вы человек думающий, а будущее только за человеком мыслящим. Так вот, — тоном, не терпящим возражения, продолжал он, — пролетит твоя молодость, Алёна, морщины от распутства взбороздят твоё смазливое личико, захандрит сердечко. И не останется у тебя ни грудей, ни попы. Нет, у таких как ты, будущего! И быть не может!

Тут кто-то из мужчин заглянул к ним на огонек, и возмущённая его бестактностью певица, фыркая, и обещая разобраться с ним без свидетелей, настоящий ли он экстрасенс или фальшивка, процокала на каблуках за дверь.

— Чтобы было яснее ясного, — заявил тотчас Игорь Васильевич. — Никакой я ни экстрасенс и никогда им не был. Я мыслитель не только мыслитель, а гипнотизер-мыслитель... Пожалуй, все мы проголодались и устали и умственно и телесно и от политики и от измышлений средств массового околпачивания народа. Призываю вас к трапезе, и с удовольствием к вам присоединяюсь. По мере возможности сниму и порчу, и сглаз, а за ваше доброе отношение ко мне верну вам растраченное здоровье и долголетие.

Хозяйка номера стала ухаживать за ним, подбадривая его и уговаривая откушать то или иное явство. Стол ломился от снеди, ароматно и со знанием дела приготовленной. Много зелени, яблоки, груши, шоколадные плитки на десерт, и, конечно же, водка и коньяк в бутылках.

Вполне понятно, что все три женщины и пять мужчин изрядно поднакачались, и затянули популярную в народе песню со словами "Ты ж мине пидманула, ты ж мине пидвела.… " Так и просидели всю ночь в номере. Кто-то подсаживался к Игорю Васильевичу и исповедовался как магу или чудотворцу в своих бедах. Игорь Васильевич вслушивался в хоровое пение под гитару, ждал сногсшибательных поступков, но так до них дело не дошло. Под утро он сделал потрясающее открытие, достойное того, чтобы его запатентовали: учёные мужи-импотенты! И, по всей видимости, не в состоянии породить ни одной здравой мысли. Догадка, не в этом ли причина появления совместных предприятий, осенила его. — Игорь Васильевич! — заверил его Григорий, — помните, рассказывал, что я ученик Джуны.

Игорь Васильевич отметил про себя, что Григорий зарекомендовал себя среди женщин галантным кавалером с изысканными манерами канувших в лету аристократов.

— Так вот, Игорь Васильевич, я хочу сказать, если бы не Октябрьская революция то ни вы, ни я не нуждались бы.

Игорь Васильевич догадывался, почему именно так сказал Григорий, а сказал он так, потому что Игорь Васильевич намекнул ему о своём купеческом происхождении и Григорий воспринял его за своего человека. К тому же узнав о литературных успехах, Григорий тотчас загорелся желанием приобрести повесть и рассказы Игоря и прочесть на одном дыхании.

— Вы льстите мне, — только и сказал польщённый Игорь Васильевич. — Смотрите, а то и я избалуюсь от такого почитания и перестану по ночам мышей ловить.

Очевидно соображая, как это удаётся Игорю Васильевичу, Григорий морщит от перенапряжения свой лоб и вдруг членораздельно произносит:

— Понимаю! Понимаю!

По нему видно чего стоит это понимание!

— Сюда, пожалуйста! — жестом указывая на кресло, произнёс Игорь Васильевич, настраивая свои локаторы на очередного своего подопытного кролика.

— Привела меня к вам некая особа.

Очевидно, в его глазах проявился интерес, но странный посетитель так и не назвал и не описал её.

— Я весь внимание! — воскликнул тогда Игорь Васильевич.

— Один тип донимает нас.

— Вас и эту особу?

— Семью мою и меня лично,

— Но хорошо, — теряясь в догадках, заговорил Игорь Васильевич. — Причём здесь эта особа?

— Она заверила меня, что вас интересуют подобные конфликты, и я поверил в вас.

— Вы льстите. Так можно сглазить меня и наслать порчу.

— Что вы! Не затем я пришёл.

И посетитель, назвавшись ШТ., ввёл его в курс дела. На втором этаже трехэтажного дома дореволюционной постройки, без удобств, поселился с семьей мент -"лимита". Игорь Васильевич поправил "милиционер", но под натиском неопровержимых доводов согласился впредь именовать эту особь человеческой породы не ментом, а «мусором».

— Ну не может нормальный человек ходить с дубиной по городу, как в каменный век.

Он с этим разумным обобщением тотчас согласился.

— У него четырнадцатилетняя дочь, в очках, ходит с ней у всех на виду в обнимку. Это наводит на мысль, что у него не все дома.

— Вы против девочек?

— Напротив, моя жена мечтает о дочери.

— И что вам мешает её завести?

— Не получается. Одни мальчики.

— Невероятное совпадение. И у меня одни мальчики, — воскликнул Игорь Васильевич с таким ощущением, как будто видел самого себя. Дело в том, что и у него, проживающего на третьем этаже, была аналогичная ситуация: оперативник жил на втором этаже. Его тёща, гнуснейшая особа, когда был открыт винный магазин, выпрашивала выпитые бутылки у военных. И это уже не «мусор», и не мент, а ментяра под её брюзжание, сбитый с толку, а патология не стеснялась в выражениях, терризировал его семью и звонками и доносами в ДЭЗ и участковому.

— Так давайте объединяться и совместными усилиями бороться с людьми неправедно живущими, только думающими о своём благополучии, не понимающими, что один сын не сын!

— Давайте! — и в знак солидарности кто «за»? —  Игорь Васильевич поднял обе руки. — Ну, теперь, дотошные соседи, держитесь! — воскликнул он, растроганный союзом двух стопроцентных людей, так как твёрдо был убежден в том, что его единомышленник — человек созидательного труда. В дальнейшей беседе выяснилась немаловажная деталь: он не считал за людей хапуг и казнокрадов, терпеть не мог не разродившихся женщин. И вообще такое испытывал волнение, общаясь с единомышленником, как будто разговаривал с самим собой.

— Чудесно! Полное доверие друг к другу нас окрылит и стимулирует, — через две минуты Николай Петрович в своей юности яростно отстаивал идеалы не меркнувшего в бессмертии своём Октября 17 года.

Игорь Васильевич дал волю своим эмоциям и забрал способность им противостоять. Внезапное решение их проблем пришло Игорю Васильевичу в голову. Он тотчас поделился своим грандиозным планом. И единомышленник, там, в пространстве и во времени, а на самом деле, в подвешенном состоянии на двух точках опоры поклялся в верности и преданности Игорю Васильевичу, как уникальному творению природы,

— Магическая сила устремляет вас в пространство. Становится необычайно легко дышать, И это всё потому, что вы родились здоровым и свободным от эксплуатации человеком, потому так легко и свободно дышится, — сказал он ему, снимая со стула его ноги, но поднимая его за плечи в вертикальное положение, переведя из положения, сидя в положение стоя твёрдо на ногах.— Ну, а теперь, когда голова свободна от мыслей, вращает вас невидимая сила, а остановиться самому нет ни желания, ни силы.

И действительно завращался пациент как волчок. Смотрит на него Гевашев и диву даётся — человек как человек, а вот вращается безвольно по его магической воле — жутковато становится от такой силы. И мысленно просит людей знавших его не посягать на гордость и желание сохранить в себе Его величество человека и горе тому, кто пренебрежёт его просьбой. Покарают такого силы природы! Сам он крещённый, но в церковь не ходит, и ходить в обозримом будущем не собирается. У него своё вероисповедание: это вера в своё рождение. И, следуя этому здравому примеру, любой человек, желая изменить свою неправедную жизнь на жизнь праведную, должен последовать его примеру.

— Или я дура, или… Что-то я не совсем вас понимаю, — засуетилась вдруг Евгения Александровна. — У вас рождение, а вот у меня, его что нет?

— А что тут понимать. Гениальность, которой наградила меня природа, состоит в простоте. В простоте противостояния патологии социального восприятия бытия. И моему мировоззрению противостоит только патология. Вот и, получается, по Социальной логике, что тёща мента со второго этажа — патология. Она баламутит зятя и, занимаясь воспитанием внука, уродует его и формирует выродка своего отца. Люди пребывают в своей наивности суждений. К примеру, для чего существуют красивые вещи?.. И не пытайтесь на вопрос этот мудрёный ответить — без знания Социальной логики — не получится. А ответ прост; для того, чтобы зависть друг у друга разжигать, побуждать людей к насилию, садизму, к желанию порабощать и паразитировать за счёт людей труда. 600 тысяч беженцев на сегодняшний момент, национальная рознь и всё из-за страстного желания жить по-королевски. Дети на жвачках помешались. Педафилы детей развращают в то время, когда патология всех времён и народов о новом мышлении людям советским лапшу на уши вешает. Разве родителям по карману изящная упаковка по 2-3 рубля за штучку. А может, скажем, человек труда вот так запросто, как в былые годы застоя накупить груш, винограда, арбузов, дынь? Оказывается, нет, не может. А вот патология может! И притом запросто! У сосунков за распространение антисоветских изданий, получается, по тысяче рублей в месяц. И всё это без особого труда через хиханьки-хахоньки.

Импотенты с доводами соглашались. По-видимому, созревали как подопытные кролики. Нутром своим Игорь Васильевич чувствовал: ребята и девчата, лобастые и зубастые, в общем-то, неплохие, свои русские до мозга костей. Правда, разбаловались за годы горбостройки. Помочь надо. Но гордыне как быть? Гордыня не позволяла идти на поводу у патологии, которую мыслитель по-наитию чувствовал. Подождать надо, пока их не одолеет любопытство.

— Таак, а вот проблема и у вас и у Николая Петровича осталась!

— Почему же? — живо возразил он Евгении Александровне. — Разрешилась частично.

— Каким образом?

— Сделали с ним партизанскую вылазку в город. И на объявления частных лиц дописали телефоны наших недругов.

— А спите как?

— Послушайте уважаемая! Суворов сам себе бодрые письма писал. А строки "Я памятник себе воздвиг нерукотворный", как помните, принадлежат Пушкину. В том-то и смысл Социальной логики: разумный человек всегда найдёт выход из социального тупика и этим он отличается от человека умного. А причём здесь сон? Человек разумный спит спокойно. Насколько помню, у Николая Петровича руки больше не дрожат, и улыбаться стал чаще.

В самый, что ни есть разгар страстей, когда он убеждал хозяйку застолья Евгению Александровну, зорко следившей за правильным исполнением ритуала не только оприкинуть рюмку, но и закусить основательно в том, что самое постыдное и гнусное дело выродиться, появился профессор Романов. Игорь Васильевич был, безусловно, о нём наслышан. Евгения Александровна предусмотрительно проинформировала его в том, что это гордость науки, в пятьдесят два года, а уже доктор наук, к тому же воспитанный человек из старинной дворянской семьи. — Он обязательно хочет с вами встретиться. Он поможет вам с реализацией вашей лекции по линии общества "Знание".

— Что касается моей лекции, так она здесь, — Игорь Васильевич постучал указательным пальцем по голове. — А вот относительно английского языка, я бы с удовольствием показал бы свою рукопись. Аналогов в мировой практике пока что нет. И не сомневаюсь я в её признании наукой и отечественной и зарубежной,

И надо же! Такая возможность! Сам профессор хочет, и видеть и слышать его.

— Так вы и есть тот самый загадочный Игорь Васильевич, подавая свою визитку, воскликнул Романов, молодо, задорно, внося оживление в ряды коллег по работе. Сам он казалось, олицетворял собой энтузиазм и молодость, как праздник союза тела и ума. — Надеюсь, видеться будем в дальнейшем.

— Тот самый! — ответил Игорь Васильевич так, словно встреча с этим всесильным человеком науки разрешала те материальные и социальные вопросы, которые поставила перед* ним жизнь.

— Не будем им мешать, я человек непьющий, да и вы из такого же теста, уединимся, ну а потом и избранных просветим. Возражений ни у кого нет! Принято единогласно.

Игорь Васильевич отметил, что без всякого голосования решения принимал сам Романов и все с ним соглашались. А почему? Есть о чём подумать. И он устремился вперёд к разгадке такого неоспоримого авторитета, каким представлялся доктор наук, вот только каких лично для него это не имело никакого значения.

Идти далеко не пришлось. И вот они друг напротив друга в мягких креслах в закрытом на ключ номере. Романов, как и подобает, одет с иголочки — в отличной "тройке" с галстуком. А Игорь Васильевич — с распахнутым воротом рубашки, хотя его "тройка" тоже претендует на некую официальность.

— Глокая куздра штеко бокланула бокра и кудрячит бокрёнка, — монотонно повторяет он, как заклинатель змей.

"Боже, с чего я начал сеанс-размышление?! — вдруг подумалось ему. — Бога я упомянул потому, что подобно мифическому Спасителю, придуманному патологией, исполняю миссию на грешной земле: я тоже Мессия — с той разницей, что в свои сорок восемь лет не ношу на шее креста и не хожу в церковь".

— Бог для человека, — стал объяснять новоявленный "Калиостро" Романову, — его двойник, которого ещё Сергей Есенин назвал Чёрным человеком с включёнными на всю мощь механизмами веры, которые до сих пор представляют собой мировую загадку... Моя миссия на планете и состоит в том, чтобы по наитию включать эти механизмы. Спать!..

Послушный его металлическому голосу, Романов тотчас закрывает глаза и, следуя дальнейшим подсказкам гипнотизёра, оказывается на берегу моря. Конечно, всё это происходит без ведома его сознания.

Игорь Васильевич поднимает Романова из кресла и укладывает "на песочек морского пляжа", то есть на палас. Внушает, что ему жарко под июльским солнцем. Профессор мгновенно покрывается потом, развязывает галстук и расстегивает ворот рубашки, затем — все остальные пуговицы. На груди у него — маленький золоченый крестик.

— Теперь, я понимаю, — твердит Игорь Васильевич профессору, распростёртому на "пляже", отчего нашему отечеству понадобились совместные предприятия с заграничными фирмами. Мозг матушки-России атрофировался за двадцать лет. Почему возникает закономерный вопрос, разъясняю...

В этот момент позвонили в дверь. "Открывать? Не открывать?.. — пронеслось в голове экспериментатора.

Профессор не пошевелился: ему было хорошо на пляже не где-нибудь, а в сказочном городе Рио-де-Жанейро. Вероятно, он чувствовал себя превосходно в обществе Мэрилин Монро и местных куртизанок. В глубоком гипнотическом состоянии подопытный кролик весь во власти только одного человека того, кому удалось его загипнотизировать. Жаль, конечно, что спустя полтора часа магическая сила пробудит его.

Игорь Васильевич понимал — ищут Романова, но решил не подавать никаких признаков жизни и затаился. Перестал реагировать на взбесившийся звонок.

Когда попытки проникнуть в номер оказались безуспешными и голоса удалились, Игорь Васильевич продолжил монолог, предупредив оппонента в том, что ему можно и нужно возражать, если у Романова своё мнение.

— Основное предназначение людей в демократичном обществе — это уничтожать друг друга.

Профессор попробовал возражать, но Игорь Васильевич умело загнал его в угол, металлическим голосом разъясняя: — Так ведь это условно. Два пишем, один в уме. А иначе, зачем людям друг друга окуривать, спаивать, толкать на преступления? Вы же помните "Сталкер" незабвенного Андрея Тарковского?

— Я с ним лично знаком.

— И что по Тарковскому в голове у каждого?

— Продаться!

— Верно, понимаете поставленную задачу. Продаться, но как можно подороже. А станет ли настоящий советский человек до военной поры это делать? Правильно, конечно же, нет, не станет! И это прописная истина!

— Постулат, — кивнул профессор.

— Хорошо понимаете жизнь! — похвалил Игорь Васильевич Романова, отмечая про себя, что профессор из гипнотического состояния перешёл в эйдетическое, то есть образное. И потому не теряет самоконтроля и даже самостоятельно попытался раз другой выйти из под его влияния. Правда, безуспешно, но как знать. Решил не терять бдительности и быть начеку.

— Вернее, хорошо помните. Правда, условно!.. Многое* что услышите от меня — не абсолютная истина. Однако вы согласны, ибо плывете в струе собственных чувств, мыслей, переживаний. Вас окружают сейчас лиловые, красные, оранжевые, зелено-синие, фиолетовые тона. И вам поразительно легко! Вы верите в мою деловитость и порядочность. Вам легко дышится, удивительно хорошо на душе. Вы чувствуете себя так, будто сбросили с плеч этак лет пятнадцать...

— Семнадцать!.. — уточнил профессор.

— Хорошо, хорошо. Вы сбросили семнадцать лет и видите себя... на лугу среди цветов. А рядом с вами…

— Никого, — сказал он. — Я совсем один.

— Хорошо. Я знаю вас, как морально устойчивого человека...

— Которого не проведешь на мякине, — хихикнул, не выходя из эйдетического состояния, то есть не в состоянии силой воли самостоятельно открыть глаза профессор.

"Ничего, старик! — подумалось Игорю Васильевичу. Поиграли в твёрдый орешек с удовольствием, а теперь расслабимся. Раз, напросился, будем тебя, космополита, очеловечивать! Ничего, ничего, и не таких раскалывали, — подбодрил он себя. — За годы практики навидался всяких... Начатое дело всегда доводил до ума. И сейчас получится".

— Получится! — сказал вслух металлическим голосом. — Все у меня засыпали глубоким целительным сном. И вы засыпаете. Глубже! И глубже!

Романов действительно заснул глубже: хлопанья в ладоши не слышит, его пальцы не реагируют на пламя горящей спички. "Не расслабляться! — приказывает чудотворец себе. — За работу! Профессор должен проявить себя на мировом уровне, глубоко осознав социальное устройство бытия". Потом делал установки вслух:

— Биологическое предназначение Гомо сапиенса как человека разумного — продолжение рода, то есть создание крепкой семейной ячейки.

Профессор усердно запоминал. Его подсознание активно работало, он сам был теперь в царстве Берендея. Игорь Васильевич продолжал внушать:

— Активно осуждай антинародную эмблему Мосфильма! Бичуй космополитов-мосфильмовцев, требуй не посягать на советские фильмы. Настаивай на конкурсе по созданию новой эмблемы. Организуй широкую компанию с требованием: "Нельзя допускать не разродившихся женщин и мужчин не имеющих продолжения мужского рода к политической и экономической власти в стране.

И многое-многое другое ввёл Игорь Васильевич в подсознание профессора, спящего в гипнотическом забытье. Было там и такое: "Вы начинаете думать, как я. В самом деле! Вы — академик-профессор, а я академик человеческих душ... Ваша должность и положение в обществе зависят теперь от выбора: Быть или не быть гражданином великой страны Советов? То есть человеком бескомпромиссным. Борцом с негативными проявлениями психики... Иначе пропадёте, независимо от занимаемых положений и постов! Дерзай и борись за право называться Его величеством человеком.

Игорь Васильевич понимал, что большинство людей так устроены, что живут "плывя по течению". В какой-то ничтожно малой степени грела лишь мысль, что по-английски его студент всё-таки заговорит, если изо дня в день последует его методике. 'Тлокая куздра штеко бокланула бокра и кудрячит бокрёнка". Слов не знаем, а содержание понятно в меру нашей испорченности. Так вот, дорогой! "Вильям ездит школьным автобусом в грамматическую школу каждый день, кроме субботы и воскресенья". И в английском предложении, как и в русском, есть и подлежащее, и сказуемое, дополнение и обстоятельство.

Игорь Васильевич вместе с Романовым вслух разобрал несколько моделей английского языка, поэтому оригинальному методу, доступному каждому здравомыслящему человеку, И он остался доволен полученными результатами. Сработала феноменальная память профессора. Озорная мысль постичь тайны психики профессора в эйдетическом состоянии возбуждала Игоря Васильевича поставить Романова в вертикальное положение, что несложно было сделать. И, наконец, самое заветное — это внушение наяву. Он возобновил коррекцию психики.

— Самое интересное ещё впереди! — многообещающе проговорил экспериментатор. — Хорошо дышится... Спокойно и радостно на душе у нас!..

И когда у Романова открылись глаза, проникновенно продолжил Игорь Васильевич:

— Нас здесь двое: вы и я.

— Нас трое, — деловито поправил красный галстук профессор, непонятно каких наук, так как Игорь Васильевич, так и забыл уточнить.

— Действительно трое! — с воодушевлением согласился Игорь Васильевич, — Я, вы и ваше незнание английского языка.

— Тогда нас четверо, — меланхолически сказал профессор. — Вы, я, мое незнание английского языка и ваш Чёрный человек.

— Ах, даа-а!.. — спохватился Игорь Васильевич и, довообразив несуществующего субъекта, указал на пустующее кресло. — Вот он!

— Нет! Нет! — замахал профессор, обращаясь к пустому креслу. — Там вам не годится сидеть! Лучше вот сюда, здесь поудобнее! — и он жестом показал, куда лучше пересесть.

Игорь Васильевич видел, что профессор горит желанием постичь таинства жизни и смерти — и долголетнего процветания. Понять его, разумеется, можно: не так часто видел он перед собой мастера психологических опытов, гипнотизёра, да ещё к тому же мыслителя!

— Вот сюда, пожалуйста, — подымаясь, сказал Игорь Васильевич, усаживая со всеми почестями воображаемого гостя в кресло, а сам под одобрительные возгласы профессора устроился на стуле. Дав полную волю своему "имэджинейшн" воображению профессор увидел "человека без лица". А сам Игорь Васильевич к своему удивлению ощутил, как Чёрный человек незримо присутствует в нём.

— Как вас величать? — спросил Игорь Васильевич воображаемого двойника.

— Так же как и вас, — тотчас отозвался Романов.

— Гм, допустим. Пусть предъявит паспорт! Ведь должен у него быть документ, удостоверяющий личность!

— Паспорт! — протянул руку к креслу Романов.

Игорь Васильевич подал свой паспорт. Профессор, приподняв брови, усердно соображал, исследуя паспорт. И словно удостоверившись в подлинности документа, вдруг покачал головой, всматриваясь внимательно в черты лица Игоря Васильевича, и заявил громогласно о несоответствии документа с личностью Чёрного человека.

— Во даёт! — невольно вырвалось у Игоря Васильевича. — Ничего вы не "андастэнд!"

— Нет! Я "андастзнд!" — с воодушевлением сказал профессор. — Вы, вы просто телесная оболочка...

Для пущей убедительности он показал на Игоря Васильевича пальцем:

— То, что вмещает сознание и подсознание. Ещё точнее — ваше подсознание занял в данный момент "Чёрный человек".

Игорь Васильевич подумал и согласился:

— Вполне возможно... Чувствую присутствие загадочного субъекта. — Вот-вот, — кивнул он и прочитал на память соответствующие строки из Есенина.

Опять в дверь позвонили. Профессор, кажется, не слышал звонка.

— Вы позволите открыть? — спросил Игорь Васильевич. — А вообще лучше не обращать внимания, присутствие ещё кое-кого не должно помешать нашему плодотворному познанию бытия.

— Конечно, конечно, я ведь "андастэнд".

Игорь Васильевич уступил инициативу самому Романову, меняя тактику:

— Ладно! Открывайте сами! Пригласите студентов, а сами оставайтесь со мною в языковой стихии Шекспира, Джека Лондона, Чарльза Диккенса. Смелее!.. Современный человек не может считать себя полноценным без овладения английским языком. Потому мы и продолжаем сеанс английского. Согласны?

— Да, конечно. Я чётко осознаю законы английского языка. Его символы: "сабжикт, обжикт, предикит, модифайя". И представьте себе, больше ничего нет в английском предложении и быть не может!

Игорь Васильевич усмехнулся:

— Лестно слышать. А вот школьные администраторы, приняв меня на должность учителя, только тем и занимались, что изобретали способы от меня избавиться. И преуспели! Я утверждаю: теперь эти космонолиты у власти жаждут избавиться от наследия Владимира Ильича Ленина и завоеваний Октябрьской революции. Всё идёт к тому, что им пока это удаётся, поэтому настало время остановить их триумфальное шествие. Силы безверия разнуздались, чувствуя слабину депутатов-баламутов. Поэтому нелегко сейчас работать гипнологу без диплома, оказавшемуся с глазу на глаз с аудиторией человек в семьсот — современных, как говорят, со вкусом одетых, выбритых с применением импортной парфюмерии. И без всякой веры в чудеса! Талант испытывает дикое напряжение, чтобы пробудить в "жоржиках" электронное устройство, включающее механизм веры, то есть врождённые свойства организма Гомо сапиенса.

Звонок верещал, как недорезанный поросёнок.

— Откройте же дверь, — приказал он профессору. — Я "консида"..., — пробормотал тот ни к селу, ни к городу, но дверь открыть поторопился.

Вошли Евгения Александровна и ещё несколько человек.

— Пожалуйста!.. — широким жестом пригласил их профессор.

— Вы живы!? — озабоченно спросила Евгения Александровна.

— Я а?.. Конечно, живой, — удивлённо сказал Романов.

По его лицу можно было догадаться, что он растерян и усиленно гадает: "Кто бы это могли быть?".

Наконец профессор сообразил и пояснил для Игоря Васильевича:

— Это мои абитуриенты! Проходите, прошу... — сказал он гостям, — места в конференц-зале найдутся. Да, да, мест предостаточно!.. А мы продолжим сеанс английского, и попрошу не мешать.

— Сеанс чего?! — протирая очки, спросила Евгения Александровна, подозрительно осмотрев Игоря Васильевича. — Вы что это сделали с нашим Романовым?

— Ничего предосудительного, — ответил Игорь Васильевич. — Просто он сейчас в эйдетическом состоянии.

— А это что такое? — вытаращилась Евгения Александровна.

— Хотите узнать, с чем это едят? — мстительно спросил Игорь Васильевич

— Вот именно — с чем? — повторила девица невозмутимо.

— С манной кашей!..

"Абитуриенты" недоумённо переглянулись.

— Объясните им, — обратился Игорь Васильевич к профессору, — скажите, что были заядлым курильщиком, а теперь не желаете быть таковым.

— Да, это верно, — подтвердил Романов. — Сигареты меня больше не интересуют! Не понимаете по-русски, повторяю по-английски: "I am not interested in cigarettes! [Ай эм нот интрестид ин сигаретс]".

— Гм... — замычала Евгения Александровна. — Проверим!

Кто-то с готовностью протянул ей пачку "Мальборо".

Евгения Александровна дала профессору сигарету, любезно поднесла зажигалку. Тот жадно затянулся, тотчас закашлялся и бросил сигарету.

— Вот это, даа-а, — оказала она, обращаясь к Игорю Васильевичу. — Вы действительно волшебник. — Можно мне с вами переговорить?

— Мы уже беседовали с вами, — улыбнулся Игорь Васильевич.

— Я по другому вопросу.

— А. нас не интересуют другие вопросы, — возник профессор. — Английский язык! Вот что вам надо всем усвоить. А что думает сам, Игорь Васильевич?

— И я так думаю. И не совестно ли вам, Евгения Александровна, — осуждающе повёл себя экспериментатор, — неужели вы не заметили подъём творческих сил у Романова? Человек раскрепостился, обрёл большую силу. Так ведь?

Профессор согласно закивал головой. Дыхание у него изменилось, как и тон. Он с воодушевлением изрёк:

— Сегодня же напишу обращение в Союз кинематографистов и потребую, чтобы Мосфильмовскую эмблему больше не ставили при съёмках перестроечных картин. Таких, например, как "Маленькая Вера" или "Интердевочка". Пора кончать с подобным безобразием! Пусть нарисуют себе другую эмблему, а не оскверняют память скульптора Мухиной и всемирно известных шедевров социалистического реализма.

— Назовите каких? — предложил экспериментатор.

— Пожалуйста, "Весна на Заречной улице", "Летят журавли", "Чистое небо"...

— Вы не одиноки в своём утверждении! — резюмировал Игорь Васильевич. — Мы все, включая 299 миллионов советских людей, разделяем ваше требование.

Сработало постгипнотическое внушение. "Увидев" воображаемую аудиторию, Романов распалялся сильнее. Гевашев усилил воздействие, профессор вспомнил введённые в его подсознание модели английского языка. Игорь Васильевич почтительно представил его в новом качестве "аудитории":

— Уважаемые друзья! Перед вами разумный человек... Профессор неожиданно прервал речь, заявив:

— Основное предназначение "цивилизованных" людей с планеты Земля в том, чтобы под всевидящим оком прозападного руководства СССР создавать все условия для расчеловечивания советского человека.

Игорь Васильевич поспешно, но умело "загнал его в угол":

— Так это всё условно! Два пишем, один в уме. Иначе, зачем спаивать друг друга, развращать, окуривать, промышлять!?.. Помните фильм незабвенного Андрея Тарковского "Сталкер"?

— Разумеется!

— Что в голове у каждого?

— Продаться! — уверенно ответил профессор. — И как можно подороже, желательно за твердо конвертируемую валюту.

— Но станет ли советский человек продаваться?

— Ни в коем разе.

— И я так полагаю. Разве это не наводит на мысль, что советский период нашей истории закончился со смертью Сталина? И это прописная истина.

— Постулат! — подтвердил профессор.

— У вас семья есть?

— А как же! — вмешалась Евгения Александровна.

И только теперь Игорь Васильевич осознал, что она не равнодушна к доктору наук. Как женщина к мужчине. Помани он пальцем, она не задумываясь, с блеском галантной куртизанки обслужит его. Но видать Романов, равнодушен к фригидным женщинам. Порядочность профессора и воспитание, как у профессионала вора — не воровать по месту работы и жительства.

— Дети?

— Вот детей нет!

— И такое случается в наше смутное время. Дети дело наживное только так и думают импотенты-учёные, преуспевающие в развале государства. И ни у одного из них нет сына.

— Ну и что? — завопил Григорий, нарушая тем самым ритуал послушания мыслителю.

— Это наводит на мысль, — продолжал Гевашев уже ледяным тоном, приводя себя в противостояние патологии, посмевшей поднять руку на него как на Личность, Феномена и Человека! — Что и у вас, милейший, нет сына. А ведь вам за сорок!

Пассами тотчас погрузил профессора в гипнотический сон. Поднял левую руку. Застыла она полусогнутая в каталепсии. Поднёс зажжённую спичку к пальцам. Никакого отдёргивания!

— Вы в уме сосчитаете до пятидесяти, — внушал он профессору. — И самостоятельно выходите из этого удивительного состояния. Но способность чувствовать и мыслить, как Игорь Васильевич, у вас остаётся. А вы, Григорий, — распростёр руки перед своим оппонентом Игорь Васильевич, пассами погружая того в гипнотический сон, — оказались дома. Прошу не волнуйтесь! Квартира разграблена, но бандита поймали. Хотите, стенке его! Сейчас демократия — что хочу то и ворочу! Хаос в стране!

Григорий заволновался. Лицо потемнело, осунулось.

— Понимаю вас. Копили, копили, доставали, перепродавали. И на тебе — подарочек судьбы! На сигареты ни гроша не оставили! Вот, ракло проклятое! А ты что рот раскрыл, средь бела дня, а ты добренький! — и ему в руку вложил шариковую ручку. — Возьми тесак и покажи, на что способен!

— Убью! — захрипел по-страшенному Григорий, действительно замахиваясь и опуская руку на воображаемого грабителя.

— После таких мудрых решений и разборок по-мужски надо поднабраться сил для дальнейших подвигов. Полежим на травке, позагораем! — придерживая Григория за плечи и спину, уложил его на палас, — Таак-к! — продолжал Игорь Васильевич корректировать психику подопытных. — Как видим из опыта, убивает только патология. Как вы, Романов, думаете, могли бы импотенты и патология защитить свободу и независимость нашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик?

— Нет, конечно!

— Может, кто хочет возразить профессору?

Григорий храпел на паласе. Остальные словно воды в рот набрали.

— Скажите, профессор, как вы лично относитесь к Игорю Васильевичу?

— Как к самому себе! У него редчайший дар — видеть людей насквозь! Такие как он и должны стать лидерами страны и повести многострадальный наш народ за собой. И вывести на столбовую дорогу в светлое будущее.

— А он, Игорь Васильевич, человек с исписанной трудовой. Мается в жизни. А вот у вас у всех чистые документы. А почему? Да потому что талант явление редкое, неординарное и только он может противостоять преступному международному сообществу, в котором он рождается. Так чем вы все отличаетесь от Игоря Васильевича? Да, пожалуйста! — и Игорь Васильевич дал слово Евгении Александровне, хотя она и не напрашивалась.

— Вот вы говорите…

Игорь Васильевич тотчас взял инициативу в руки:

— Правильно понимаете. В 1937 году чекисты выявляли патологию из патриотических рядов и ставили к стенке. Во время войны люди, третьи, пятые, двенадцатые по рождению обвязывали себя связками гранат и бросались под вражеские танки. Первые, вторые по рождению поднимали руки и сдавались в плен. Что такое Перестройка? По Социальной логике это золотые реки с кисельными берегами для таких временщиков как Горбачёв, Ельцин и их сообщников-контрреволюционеров. По чьей инициативе она проводится? Покумекайте! Время есть! Вы сделаете потрясающие открытия. Например: одинаковое содержание прав человека с проектом Геббельса. Кем был этот новатор, вы знаете! Чем кончил, тоже! Да, кстати, как вы все относитесь к товарищу всех трудящихся, то есть рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции Сталину Иосифу Виссарионовичу?

— Палач! — выдохнула тихо Евгения Александровна. — И самый главный выродок.

— Понимаю ваше состояние не разродившейся женщины, так и не ставшей матерью.

— Уже поздно!

— В тридцать с хвостиком, медики считают, ещё всё впереди!

— Я к вам обязательно за лечением приеду, только скажите куда, Игорь Васильевич?

— Так вот, уважаемая Евгения Александровна! — строго одёрнул Его величество человек патологию, — у Иосифа Виссарионовича от сына Якова — внук Евгений Джугашвили. Доцент Военной Академии имени М. В. Фрунзе. А у внука — два сына: Яков и Виссарион. А вы говорите, выродок. И зарубите себе на носу, что все потомки великого человека — уважаемые люди. Старший сын дочери Светланы Иосиф — доктор наук. Сын другого сына Сталина Василия — режиссер театра Советской Армии. Вот и, получается, по Социальной логике, что Иосифу Виссарионовичу суждено было родиться не только генетически полноценным человеком, но и свободным от рабства. И профессор Романов такого же мнения.

— Пусть сам выскажется! — изрёк сурово взирающий на психологические опыты Игоря Васильевича верзила. Взгляда было достаточно — не одобрял вмешательства экспериментатора в налаженную отрегулированную годами жизнь в доме отдыха.

— Хорошо! Пусть скажет!

— Сталинград! — произнёс с пафосом профессор.

— Что Сталинград?

— Как что? — возмутился профессор. — Город Сталина так и не отдали на поругание фашистам. Нам крупно повезло, говоря словами генерала Макашова, что Верховным Главнокомандующим был сам товарищ Сталин. А иначе мы бы проиграли войну. Приняв удар на себя, мы спасли мир от коричневой чумы и порабощения.

— Замечательные слова! — похлопаем профессору Романову! — и Игорь Васильевич похлопал в ладоши в гордом одиночестве. — И продолжим сеанс по восстановлению структур разума! Мы спасли славянские народы, то есть нас с вами от физического уничтожения. Так вы утверждаете, что вся трагедия Сталина в том, что он родился Слоном и не захотел стать Моськой. А Моська...

Профессор подхватил:

— А Моська знать, сильна, что лает на Слона. А вы знаете, Игорь Васильевич...

— Уж не хотите ли вы сказать многоуважаемый, что Берия Лаврентий Павлович много сделал доброго и вечного для процветания Советского Союза?

— А иначе он не был бы министром внутренних дел,

— Говорят, что страсть к прекрасному полу погубила его!

— Это совсем не так. Он был примерным семьянином. И жена обожала его.

— Верно! Так и хочется после таких искренних слов всеми почитаемого профессора громко сказать на всю нашу необъятную Родину — люди будьте бдительны! Враг внедряется во все наши властные структуры и не спит. И делает своё подлое дело и денно и нощно. Патология в кадрах! В Политическом управлении! Талант с исписанной трудовой! Пусть ни одно двуногое насекомое, так и не ставшее в ходе эволюции Гомо сапиенсом, то есть человеком разумным, не пройдёт на выборах! Ну, а теперь, расслабимся!

Игорь Васильевич рассадил всех так, чтобы друг другу не мешали. Попросил вдохнуть как можно глубже и задержать дыхание. Верзила слинял, и никто не смог помешать проводить коррекцию психики в номере Романова за закрытой дверью. Евгении Александровне он напомнил свой телефон и попросил не затягивать с оплатой. И тут Игоря Васильевича осенила мысль проверить их всех на полноценность.

— Вы на лугу рядом с лесом. Собираете цветы. Плетёте венки для своих близких и любимых. И вдруг слышите вопль. Вы встревожены! Направляетесь в сторону крика. — Что видите вы, Евгения Александровна?

"Ты что делаешь, мразь?" — не отвечая, шумит она на кого-то.

— Таак! А вы что видите? — поочередно стал обращаться Игорь Васильевич к каждому.

Так и теребил он каждого, пока они наперебой не загалдели и не заохали.

Игорь Васильевич воспроизвёл вслух воображаемую картину насилия. Тем самым, подзадоривая, дал команду организовать группу захвата, поймать, и обезоружить насильника и вздёрнуть на крепком суку развесистого вяза. Но всем почему-то захотелось резать. Пришлось разъяснить, что президент уже состряпал такой указ — око за око без суда и следствия. И поступайте по совести! Резать — так резать! И не стоит с насильниками, мародёрами и нахлебниками всех мастей и рангов нянькаться. И началась вакханалия.

— Вы что делаете? — обратился через минуту к Евгении Александровне.

Она долго отнекивалась, видимо не хотела выдавать свои сокровенные тайны. Наконец решилась:

— Замеряла "ваньку-встаньку"... Размер подходящий! Отрезаю... Вдруг «женилка» для того, чтобы стать полноценной женщиной, и разродиться, понадобится...

— А вы?

Григорий раскраснелся от усиленной работы. Оказалось, он преступника держал за шею.

— Подонок! Он есть подонок! — наконец разжались и прошептали его губы.

Он продемонстрировал Игорю Васильевичу свою руку, на которой, разумеется, ничего не было, но рассказал, как его только что укусил вот этот дебил. Ничего другого не оставалось сделать, как согласиться с таким определением и искренне ему посочувствовать.

Игорь Васильевич, наконец, подытожил:

— С вами всё ясно! А теперь пить, гулять, петь вполголоса. Надо широко отметить триумф добра над силами зла. Ровно в пять дня вы выйдите из этого состояния. И будете заниматься тем, для чего вы и приехали в дом отдыха. И никакая сила не сможет вас заставить совершить преступление. А в памяти вашей благодарной останется незабываемая встреча с Его величество человеком, феноменом и личностью. Честь и слава Игорю Васильевичу!

До пяти часов оставалось сорок минут. И вполне можно было успеть взять саквояж и сделать учёным мужам ручкой. Игорь Васильевич сориентировался, через минуту выходил из номера со своими вещами. Да вот досада! Возник тот самый верзила.

— Это хорошо, что вы здесь, — пришлось и им всерьёз заняться Игорю Васильевичу. — Сядьте вот сюда! Вдохните поглубже! Задержали дыхание! Выдохним и плавно войдём в мир забвения и крепкого целебного сна.

Двух минут оказалось вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что он действительно в краю грёз и несбыточных надежд. Игорь Васильевич тут же отметил его нормальное состояние. По приказу "режь!" — он бросил шариковую ручку, как представляемое его воображением орудие убийства. Игорь Васильевич удовлетворенно хмыкнул:

— Раз есть талант среди учёных, не все ещё потеряно в стране Советов. Такой, как этот не выродится и когда понадобится — жизнь отдаст за праведное дело. — И дал команду проснуться ровно в пять.

Через семь минут Игорь Васильевич покачивался в "Жигулях" по дороге в Пушкино, а ещё через два часа, ужиная, воскликнул весело, чем всех домочадцев мило позабавил:

— Везде хорошо, а вот дома лучше!

Через 3 недели позвонила Евгения Александровна и очень довольным тоном поблагодарила Игоря Васильевича от имени своих коллег и себя лично за столь содержательную лекцию по Социальной логике и лечебно-профилактическое мероприятие, которое им помогло укрепить нервную систему. И указала число, время и место, где он действительно получил на другой день приличную сумму денег в конверте.

Профессор, к которому Игорь Васильевич заглянул, порадовал его своим решением то ли всерьёз, то ли понарошку крест на своей бабе поставить. И попытать судьбу ещё раз. И со смехом всё допытывался, кто у него из детей в необозримом будущем будет: мальчик или девочка?

Маг и чародей его обнадёжил: мальчик! При этом Игорю Васильевичу, подумалось пророческое: "Горбатого могила исправит!"

Евгения Александровна — сама любезность — предложила чашку бразильского кофе, собственноручного изготовления.

Григорий загорелся желанием заговорить по-английски. Профессор Романов тут же возложил на него поручение: собрать группу в 10-12 человек и на контрактной основе провести такое обучение. Евгения Александровна заверила Игоря Васильевича, что все, кто с ним экспериментально общался в доме отдыха учёных войдут в эту группу.

— Кстати, Игорь Васильевич, вы обещали нам "Аля-улю, или Мыслитель на вахте", — вспомнил вдруг профессор Романов.

Сработало постгипнотическое внушение, отметил про себя Игорь Васильевич.

— Может вы нас разыграли, и книга ваша ещё не вышла из печати?

— Обижаете, сударь!

— Таак, где ж она?

Все двадцать пять экземпляров тотчас расхватали. В глазах Игоря Васильевича, когда он оказался на улице, возникли слёзы — слёзы радости за людское признание. Разве не в этом смысл его жизни: быть полезным человеком не только в семье, но и в обществе.

Въедливый телефонный звонок оторвал Гевашева от прослушивания кассеты с голосом Левина.

— Ааа… Это ты, подземельный крот? — шутливо сказал Игорь Васильевич.

— Завтра у меня юбилей, в семь на Арбате, — ответил Александр Акимович: — Шестьдесят лет, и все прожиты при Советской власти. Обязательно приходи... — И объяснил Гевашеву, как найти молодежное кафе "Безалкогольное".

Хотя назавтра у Гевашева осип голос, надо было идти. В пятницу, просматривая книжные полки, он натолкнулся на трактат Владимира Орлова. Речь там шла о вдохновении, рождающем великие изобретения. "Пожалуй, это подойдёт!" — мысленно воскликнул Гевашев, сунул книжку в сумку и ринулся на "Букашку". Через полчаса он был на Арбате. По нему сновали беззаботные в своем неуёмном потребительстве приезжие и московские люди... Вот и дом номер пятьдесят один. Арка как раз напротив киоска по приёму стеклопосуды.

При входе в кафе Игоря остановила броско одетая женщина средних лет:

— Вы куда?..

— К юбиляру! К кому же ещё, — ответил Гевашев.

— Смотрите мне там: поаккуратнее, — сказала женщина. Он догадался, что речь идёт о количестве потребляемых напитков на каждую человеческую единицу.

Юбиляр встретил Гевашева собственной персоной. Был он весь в белом, с орденскими колодками и в хорошем настроении.

— Вот, дорогой Александр... — доставая книгу В. Орлова, извиняющим тоном сказал Игорь: — Всё в доме перевернул, пока нашёл.

— Спасибо! Молодец, что пришёл. Заходи в кафе.

Лампы, телевидение, у аппаратуры суетятся бородачи, озабоченно поглядывая на гостей. "Смотришь, и тебя заснимут", — ухмыльнулся Гевашев. За столиком восседала Надя, спутница жизни юбиляра. Деловито вытаскивала из объёмистой сумки пирожки с мясом, творогом, картошкой, бутылки с минеральной водой. Всё чин чинарём. Скромно и сердито. В соседнем зале — блики цветомузыки, шум и смех. Но вот, будто по мановению волшебной палочки, всё стихло. Внимание — на виновника торжества.

Нарядно одетая женщина с букетом цветов обращается к Левину с приветственной речью и подносит цветы, целуя при этом в щёку.

Вскоре и Гевашев, извиняясь за сиплый голос, произносит речь. Он говорит о трудолюбии и редчайшем даре литератора плюс ученого исследователя. Затем Игорь понёс насчёт социального мышления, о необходимости спасаться от тупиков. Вещал Гевашев настолько ярко, что весь зал аплодировал и кричал "браво!". Растроганный мыслитель показал гостям несколько заурядных фокусов: с платочками, верёвкой, цифрами. Наконец, выдал гвоздь своей програмы — человека, струной застывшего на двух стульях. Опорами служили шея и запястья стоп.

Вечер завершали на квартире Левина — в комнатёнке, заставленной всем необходимым для полноценной жизни. На стенах — книги, карта звездного неба, вилки, ложки. Бородатый Коля, давний приятель юбиляра, Гевашев и Левин пили цейлонский чай и говорили о социальных неурядицах, раздирающих советское общество.

— Совесть надо возродить в людях. Оторвались от корней истории Руси и братских народов, — говорил захмелевший Коля.

— А ты веришь, что человек образумится, — подал голос Гевашев, — перестанет пить, а преступники, устыдившись от злодеяний, ими совершённых, станут на праведный путь?

— Без веры жить нельзя! Незачем!

— Хорошо, а что лично ты сделал для рода человеческого?

— Написал три рассказа. Первый — о решении проблемы. Проводники спали, и будут спать. Есть социальный закон — "Проводники".

Все трое засмеялись, в том числе и автор.

— Несуны воровали, воруют, и будут воровать. Очковтиратели как втирали очки, так и будут втирать.

— Приписками как занимались, так и будут заниматься. Только более изощрёнными способами. Чтобы правоохранительные органы не подкопались.

— Специализация приписчиков возрастает, — хихикнул Гевашев,

— Кошмар! — сказал Левин: — Тюрьма как существовала, так и останется. Не будешь же проверять десятки тысяч карманов, пиджаков, курток, нижнего белья? Несуны неистребимы, как мухи. А обувь, сейчас какая? Можно тысячи унести электронных микродеталей! И каждая из них стоит, может быть, тысячу карбованцев.

— Мм-да-а! — сказал Игорь: — Говорим о честности, а воруем миллионы.

— Ты знаешь? В Казахстане сняли этого… как его, забыл. Так демонстрацию устроили огромную, машины поджигали и магазины.

— И это в наши дни!

— В четверг из Германии изюм привезли, а в нём оказался наркотик на тридцать миллионов монет. Так немцы кричат сейчас: "Это в изюм уже в Москве засунули наши недоброжелатели! Нарочно!"

— Ну и глупцы там! — усмехнулся Левин: — Откуда в Москве возьмёшь столько? Да и собаки сейчас натасканы, они наркотик вмиг учуют

— А ограбления банков?

— Игорь, мы ведь только условились не удивляться. Всё это есть уже у нас, и жизнь со временем будет такой же, как за бугром,

— Неужели наука бессильна в этом вопросе? — спросил Гевашев,

— Конечно.

— А может она сделать машинку, которая сама будет печатать литературные шедевры? — развеселился Игорь.

— Её не так легко сделать,

— Со временем сделают, и литература станет, доступна всем графоманам. Бери в магазине такую машину твори, что в голову придёт.

— Это не совсем так! Машинка не улучшит и не ухудшит произведение, если, конечно, автор создал его. Но техника отредактирует хорошо. — Левин проницательно взглянул на Гевашева: — Вот тебе следует подучиться. Сесть рядом со мной и посмотреть, как я читаю по сто раз одну и ту же вещь.

— Кошмар! — сказал Игорь: — Слишком фанатично относишься к литературе.

— А как же иначе довести рассказы до блеска? Только следуя заветам классиков.

— Разве помогут современному человеку Гоголь, Пушкин, Толстой, вообще художественная литература, если хороших произведений в наши восьмидесятые годы просто не существует?

Левин дипломатично ответил:

— Видишь ли... Художественная литература отвлекала человека от повседневных забот.

— Ну да, — ухмыльнулся Игорь, — взял человек шедевр и зачитался. Наутро с новым подъёмом впрягся в воз работы на благо обществу.

— Да, именно так.

Помолчав, Коля брякнул новую мысль:

— У нас настаёт эра засилья женщин. Надо вести борьбу с ними! Вот у Гоголя один помещик общался с женщинами сверх меры, брал ягоды и незаметно стал бабником. Поместье у него превратилось в бабье. А мужики ударились в беспробудное пьянство.

А вот анекдот свежайший на злобу дня.

Однажды мой знакомый пожаловался:

"Вот моя жена... Например: к ней приходит жлоб. Она высокая, а он ещё выше. Как к себе, заходит в мою комнату, закрываются. Вот и всё!"

— И нельзя ничего сделать? — сочувственно спросил Игорь.

— Ничего, — покачал головой рогоносец Коля.

 

 

9

Спустя пару дней Гевашев — в развитие идей "юбилейного разговора" с Левиным стучался в дверь его квартиры.

Юбиляр, шаркая ногами в шлёпанцах, кинулся к выходу, торопливо открыл:

— Заходи, заходи, пожалуйста, Игорь!

— Фу-у, ужас, а не погода.

— Устал, что ли? — заботливо осведомился хозяин своей двухкомнатной квартиры.

— Конечно. Избегался: то грелку снести на ремонт, то другое. Кстати, эту грелку чинили уже два раза...

— Какую грелку? — прервал его Левин.

— Для ног, не для ребёнка, — засмеялся Игорь. — Электрическую грелку для нижних конечностей, Вот... для вас старался.

— А это что? — спросил Левин.

— Порошок для раковины, чистить.

— А-а! Спасибо. Проходи в комнату, садись, отдыхай, — засуетился. — Глубже держи дыхание. Держи, пока глаза на лоб не полезут. Теперь вдыхай! Сейчас твоё сердце придёт в норму.

Тут с досадой ударил себя кулаком в лоб:

— Ч-чёрт!.. Забыл, почему я должен был зайти на свою бывшую квартиру. Мне надо там срубить звонок с дверей.

— Понятно, — сказал Игорь. — Если кто чужой открывает дверь, звонок дает верещание. Ты что, боишься воров и бандитов?

— А разве не надо бояться? Сейчас нелегко верить в людей.

— Их, по-моему, нет. Остались винтики, болтики, шурупчики, а человек — ныне редкое ископаемое, вроде трицератопса.

— Нет, нет, — запротестовал Левин: — Нельзя быть мизантропом.

Потом они перешли, после отдыха, на темы литературы.

— Жаль, что не дописал рассказ, но расскажу о замысле. Его название "Покорение лысого Сырта". Начал писать — так, чтобы люди смеялись до упаду.

— Как у Гоголя, что ли? — улыбнулся недоверчиво Игорь.

— Да! Смех сквозь слезы. Чтобы смеялись надо всем и над собой. Вероятно, будет несколько вариантов. Сейчас раскладываю варианты на компьютере, который выдаст определённое количество глаголов и существительных. Буду сравнивать и дальше продолжать.

Помолчали. Затем Гевашев спросил Левина:

— В Союз писателей ходил?

— Да

— К Маркову?..

— Нет, к Карпову.

— Ах, да, — сказал Гевашев, — сейчас там Карпов. Он раньше "Новым Миром" заправлял. Ну и что, говорил с ним?

— Нет, не пускают. Страшно, мол, занят, каждый день принимает зарубежных и прочих гостей.

— Значит, жизнь! — хохотнул Игорь. Левин продолжал:

— Мне сказали: "Да идите вы к Нефедову". И я пошёл к нему. — "Слушаю", — суховато принял меня этот Нефёдов:

— Что там у вас?

— Я шёл к Карпову, но он занят с гостями, посоветовали к вам обратиться, — ответил я: — Дело касается его романа "Полководец". Ну, про этого, который Крым оборонял. Лебедев, что ли?..

— Дело не в фамилии, — сказал Гевашев.

— Это верно. У меня как раз написана драма по его, то есть, Карпова, книге, говорю я Нефёдову, то есть драма соприкасается с ней. Тот усмехнулся и говорит: "Знаешь, что, не трать сил, а снеси драму свою в литературную консультацию. Если там отзовутся положительно, будем думать, куда её пристроить".

— Понял, — сказал Игорь. — Ничего путного из твоих хождений в Союз писателей не выйдет. Давай лучше о компьютере поговорим.

— Хорошо, поговорим!.. На компьютере ясно открывается видимость частей речи. Мы слышим глаголы, существительные, но не "видим" их. Например, открытые глаголы "Тамани" Лермонтова и "Кавказского пленника" Александра Сергеевича Пушкина. Вот, посмотри, орфограммы.

Гевашев сделал вид, что внимательно изучает орфограмму, хотя не понимал в ней ни бельмеса.

— Да, — сказал он с видом "знатока": — Слышим, но не видим. Это великая вещь!

Левин усмехнулся:

— Да, не видим. А в орфограмме мы видим хорошо. Неважно, какие глаголы там, но мы их созерцаем. Сама форма глагола...

— А-а, сама форма?! — сказал Игорь: — Знаешь, что: иди и пиши заявку на открытие. На имя Маркова.

— Уже ходил, — ответил Левин: — Сам писать, конечно, хорошо не могу. Пришлось просить Надежду Николаевну. Она под диктовку ловко переписала, я приложил к письму восемь классиков: "Тамань" Лермонтова, "Выстрел" Пушкина, "Коляску" Гоголя и ещё из двух словарей — частотного и Шанского. И говорю: "Почему у Шанского дают два разных глагола, но форма одинаковая?" А мне отвечают: "Классики, хотя тогда и не было такой науки о языке, пришли к этим глаголам интуитивно, они чувствовали, как надо, ибо имели классическое образование". Вот сейчас я перечитываю второй том "Мёртвых душ" и думаю о том, что Гоголь с ума сошёл. И определяю меру его сумасшествия, Нужно было просто сделать! Чичиков там скупил в губернском городе, фурор устроил и поехал по деревням. Нарвался на одного банкрота. Десять тысяч дал ему один под заклад, десять тысяч было своих. Ещё на десять тысяч он думает заложить мёртвые души. А что у Гоголя получается! Он даёт ему десять тысяч задатку за имение, ещё двадцать тысяч тот умоляет расписочку написать, просит взаймы, — и не отдаёт ни фига! Вот чем должны были бы кончиться "Мертвые души".

— То есть они кончились не так? — спросил Игорь, не очень-то соображая в математике и закладных.

— Не так! Хитрец Чичиков обманывал всех, а его перехитрили. Вот так было бы правильно.

— И это была бы сама жизнь?

—■ Именно! То есть деться некуда, сколько бы ты ни обманывал.

— Значит, это закон? — заключил Гевашев.

— Да! Кругом Чичикова были тоже воры, казнокрады, мошенники. Хотя Чичиков и в таможне служил. Помнишь, как там орудовали мошенники? Сорок тысяч шкурок на овец навесили и через границу переправили! Дело это раскрыла ревизия, и Чичикова прогнали взашей. Однако десять тысяч рублей он сохранил и занялся невиданным делом — начал скупать мёртвые души... Вот что значит борьба со словом… Да, ты вот как в океане оказался?

— Да, Сашенька, — заёрзал на стуле Гевашев, — это по молодости. На траулерах пришлось порыбачить.

 

< Предыдущая		Следующая >