мм

Глава четвертая

НазовЁшься  братом

I

- Вот что, молодой человек, - с одышкой начал директор, когда Гевашев скованно вступил с разрешения в кабинет и довольно неудоб­но примостился на стуле, уткнувшись в малиновый, одного цвета со стульями, бархат стола. - Вам жить и жить...

К удивлению Игоря, директор изменился, на этот раз он говорил спокойно, даже доброжелательно. Прогуливаясь по кабинету, раза два или три останавливался, чтобы платком вытереть капельки пота с лысины под бархатной тюбетейкой, показав при этом лысый череп с торчащими в стороны ушами, неровными выпуклостями, шрамом, идущим ото лба к затылку, ловко устра­ивая на голове свой головной убор, добродушно объяснил:

- Многие думают: нехорошо, директор позволяет себе головной убор в помещении, а у меня ведь вот, - он покачал своей экспозицией на плечах, - неудобно ведь так, а?

Игорь смущенно кивнул.

- Вам сколько лет? - снова взялся он за Игоря.

"При чем тут возраст? " - едва не вскинулся Игорь, но сдержался.

- Двадцать семь?.. В ваши годы я... Что и говорить, сами долж­ны понимать. У меня сорок лет педагогики за спиной, а вы только-только начинаете. Наберитесь терпения, послушайте заповедь стари­ка... Если влезаете в пекло, подумайте заранее, как вылезти, на то и голова дана. Ума-то немного всего надо: во время урока на стра­ничке пометки делайте, кто как себя ведет, что говорит. Список на­рушителей - классному руководителю, не примет мер - мне. Понятно?

Игорь снова кивнул и уставился на роскошную пальму, стоявшую рядом с холодильником.

- Вот и договорились, - умиротворенно продолжал ди­ректор. - Рад за вас, Игорь Васильевич, что осознали проступок свой. Так что будем надеяться, в первый и последний раз это слу­чилось! А жена ваша молодец! - Глаза старика засветились. - Узнала в канцелярии, где я, и ко мне на урок истории. Я на своем веку и басмачей немало повидал, а так не пугался, когда лицо её увидел. "Что с вами?" - го­ворю. Самостоятельную работу питомцам дал и сюда, потчевать чаем с халвой, женщины сладкое любят, я знаю! По-стариковски, как мог, успокоил. Отошла, объяснила. Даже застыдился, из-за чего такая прекрасная женщина мучается. Завидую вам, молодым. Счастливый вы! Такая женщина!.. Молодой и такой счастливый... А я совершенно один, год назад схоронил жену. Тоскливо, особенно, знаете, по ночам... Завидую вам, молодым, - глаза директора повлажнели. - Всё у вас есть. И мир, и возможность учиться, честно работать. Осталась самая малость - разумно научиться жить, да не просто это. - Он щёлкнул языком. - Но на то мы и люди, чтобы сложности преодолевать. И, как говорят русские, не боги горшки обжигают. А теперь к завучу!

Прозвенел звонок с урока. Старик упёрся животом в стол, подал руку прощённому:

- Идите, молодой человек, у вас сейчас урок. И мой наказ - помните!

Так, на том директорском монологе и расстались - просветитель со стажем и незадачливый, без году неделя, педагог.

После урока в пятом "А", где в теннис больше не играли, шалун не сморкался, на последней парте не визжали, домой, где должна была дожидаться результатов своего заступничества Владлена, Игорь летел. Не терпелось скорее поделиться с ней радостью первого спокойного урока. Всё обошлось как нельзя лучше. Суматоха улеглась, директор - умница из умниц, и она… тоже умница. Ему не хотелось больше ни о чём думать. Но где она? Не встречает. Он расстроился. Конечно, у неё есть дела поважнее... Обида, что не встретила, снова вызвала к жизни столько тех страшных мыслей, что он испугался. Стараясь отмах­нуться от них, вспомнил, что собирался сбегать после обеда на базар, засуетился. На ходу перекусив, схватил сумку и деньги, оставленные утром под будильником в форме изящного ключа, стоявшим на поставке, ринулся на улицу.

Минут через пять появилась Владлена. Видно, ей особенно нынче везло, она так и светилась. Войдя во двор, она удивлённо застыла, заметив памятник из чёрного мрамора, которого не увидел по рассеян­ности Игорь. Догадавшись, чей он, она понимающе улыбнулась. "Никак собрался умирать!" - воскликнула она. Крадучись, подошла, дотрону­лась до гладко отёсанной плиты мрамора. Заросший щетиной хозяин старик воз­ник тотчас из глиняной кибитки, увидев неверную, что дотрагивалась до священной плиты осквернёнными руками, прямо взбесился. Подскочив к памятнику, размахался руками, заорал так дико, что любопытная христианка решила за благо отойти подальше и с намеренно серьёзным лицом прошла в свою дверь. Бережно положив сумочку на стул, она ста­ла у окна и, скрытая тюлем, с насмешкой стала наблюдать за суматош­ным стариком. Она нисколько не испугалась, но, увидев входящего в калитку Игоря с авоськой картошки, она на секунду замерла, потом начала учащённо дышать, бросилась в кресло, так что, когда Игорь во­шёл, из кресла к нему протягивала обессилено руки смертельно напу­ганная женщина.

- Что с тобой? - подскочил Игорь.

- Этот... бесноватый напугал, - махнула она рукой в сторону окна, привычно ласково улыбнулась и ещё слабым голосом похвалила: - Уже принёс, молодчина!

- Да, - спохватился Игорь, - такая крупная, просто загляденье, сказали рассыпчатая, - он то с гордостью показывал купленную на рынке красноватую картошку с редкими глазками, то бросался успокаивать Владлену. Вопрос об её отсутствии был снят с повестки, и она без малейшего отлагательства захлопотала у газовой плиты, а Игорь уселся у круглого стола чистить картошку. Казалось, семейная идиллия, и любовь снова воцарились в стенах саманной пристройки.

II

К вечеру загудевшая возле дома машина напомнила Игорю вновь о неведомом мире, о котором Владлен ни разу не обмолвилась, но который  негласно существовал.

- Вот что, - перестав напевать, деловито сказала его мучитель­ница. - Ко мне гости. Назовёшься братом.

Мигом, накинув наилучшее декольтированное платье, она ринулась к калитке мимо стоявшего как в столбняке Игоря. Он всё ещё стоял так, когда в их пристройку ввалились двое здоровенных заросших му­жиков в халатах и тюбетейках.

- Это кто? - указывая пальцем на Игоря, бесцеремонно спросил один из них, бородатый.

- Брат, - не моргнув глазом, ответила заправская артистка.

- Здоруво! - больно хлопнул Игоря по плечу другой, без бороды, но с щетиной, подходившей к глазам на щеках и скрывавшейся где-то за воротом халата на шее.

Не успел растерявшийся "брательник" и ответить, как бородатый сунул ему в нагрудный карман красненькую на "пиво", и он был дружно выдворён за дверь.

Потрясённый Игорь минуту-другую постоял во дворе, дёргая бес­смысленно дверь, уже накрепко запертую. В памяти услужливо всплыла та черная дверь в отделении. Что за люди?.. Знать не знает... Хозяйничают у него в доме. Он совершенно забыл, что дом этот не его, и сам он в нём не особенно-то хозяйничает, даже когда остаётся один. Он прошёл в сарай, имеющий с их пристройкой смежную стену, и прислушался, стремясь унять колотящееся сердце. По отрывистым голосам мужчин, по редким всплескам весёлого женского голоска среди грубого баса Игорь пытался определить, зачем пожаловали гости. Во всяком случае, Владлена довольна. Значит... значит, он - ширма, те­перь это точно, в жизни этой загадочной женщины.

Игорь в бессилии зарыдал. "Назовёшься братом..." - шумело и яростно билось в его голове. Он долго стоял так, вздрагивая плечами, боязливо прислу­шиваясь. Затем, храбро решив, что вполне равнодушен и безразличен к тому, с кем она, он достал из потайного местечка тут же в сарае запрятанные телеграмму и письмо от мамы и сестры, улыбнулся сквозь слёзы. Раз налажена связь с домом, настоящим домом - не всё ли равно, что делает она за этими стенами, - твердил он себе, пере­читывая весточки ещё и ещё раз. Слёзы попадали на телеграмму, письмо и  дрожащими руками он стряхивал их. Как ни приходили ему в голову разные подозрения, как ни решался он уже раньше уйти от Владлены - только сегодня это "назовёшься братом" перевернуло в нём всё. Ему хотелось разорвать на куски этих двоих, что за стеной, попирающих его достоинство и честь, хотелось их бить, кусать...

Вместо всего этого он бессильно встал и тихо, стараясь очень осторожно ступать по дощатому настилу, стараясь не загреметь всяким наставленным здесь хозяином старым хламом, вышел из сарая. Бесшумно проскользнул по двору, тихо затворил за собой калитку, плюнул на ненавистный «ЗИМ», на котором прикатили «гости».

Вспомнил, как он ей всё прощал. Забывал обиды, стоило ей только ласково что-то мурлыча погладить по голове, пропуская сквозь свои красивые мягкие пальцы, пахнущие дорогими духами, его волосы, или повиснув у него на шее, пощекотать прохладными пальчиками за воротом, он просто таял от этого. Ничего, больше не растает, не простит. Вот дотянуть бы до конца года, а там... Он прислушался к еле слышному гулу самолета в небе. Слёзы высохли. Он похрустел десяткой в кармане.

"Развеяться, что ли? И повод самый подходящий: на глазах из­меняют, чем не горе?" - криво усмехнулся он.

Ночевал в доме Вахруддинова. Всё же набрался смелости пойти к художнику вместе с подвернувшимся в чайхане архитектором, бывшим  не у дел, который при виде красненькой составил компанию этому странному, то хохочущему, то плачущему, субъекту. Гевашев напился до того, что счёл себя вполне вправе по-свойски заглянуть с бутылкой к знамени­тому живописцу.

Художник, хотя и не отказался от бодрящей жидкости и весь ве­чер между делом сочувствовал неизвестно какому горю чудака русского, но чуть свет, совершенно трезвый, свежий, выпроводил Игоря, довольно внятно разъяснив, что его дом не ресторан и не буфет. Пристыженный Игорь вернулся домой, твёрдо решив для себя обойтись без вопросов. Чего опасался больше всего, это ласкового приёма Владлены, который она, вероятно, устроит ему после бесцеремонного вчерашнего выдворения его за дверь. Но Владлена лежала ничком на застланной кровати, заку­тавшись в роскошное персидское покрывало. Волосы её были тщательно уложены, в комнате царил порядок, если не считать накрытого льняным полотенцем таза с немытой посудой на столе, да самой Владлены, живописным, но каким-то лишним пятном выделявшейся среди педантично наведённого порядка. Игорь молча собрался.

- Я потопал в школу, - сказал он.

Она не ответила. Весь день представлял себе лицо Владлены с тёмными кругами под глазами. Полузакрытые длинными ресницами тени казались особенно страшными на её лице, а само лицо в это утро - безобразным. Теперь он твёрдо решил, что всё кончено, скоро он с нею рас­простится.

III

Когда он вернулся, Владлена, уже вполне оправившаяся от кутежа, озадачилась его миролюбивым настроением. Он не дулся, не плакал, и она решила, что окончательно научила его уму-разуму и великому пониманию сути жизни.

А он даже смеялся. Пусть нескладно сложилась у него жизнь, пусть, но ощущение детства осталось с ним, романтический ореол города мальчишеской мечты не потускнел из-за того, что любовь, ослепившая его среди опостылевшей повседнев­ности размеренно спокойной жизни, оказалась миражом. С ним остаётся радость познания. Чувство радости от познания сохранялось в нём трезвостью ума, береж­но и ревниво.

"Да, я упал подло и низко в твоих глазах, мама, в глазах всех". "Но ты встанешь, Игорёк! Поднимешься и заслужишь прощения!" - по­слышался ему утешающий голос: ну, конечно же, мама. "Простите, близ­кие, за предательство. Хотел поймать в себе что-то, что мечется в груди, ищет выхода, зовёт... Но жизнь распыляет мечты..." - так ис­ступлённо твердил себе Гевашев. И скрипя зубами, шёл на компромиссы с Владленой, собой, ребятами в школе, только бы завершить четверть и не с пустыми руками возвращаться домой. Запись в трудовой книжке дорого стоила в его глазах, и он надеялся частично с её помощью оправдаться перед всеми.

В школе держался чудом. Все его дни наполнились беспокойством и хлопотами теперь уже из-за учеников. Школа оказалась для Гевашева адом, и он, несмотря на твёрдое решение до­работать год сбежал бы  оттуда, если бы не уговоры и дельные советы Владлены. Она властно вмешивалась в его дела и ослепительным появле­нием в школе улаживала с завучем возникающие недоразумения. В отно­шении неискоренимой игры в теннис она заявила: "Ну и что? На то и дети, скучно им, вот и играют. А ты им Шерлока Холмса принеси".

Гевашев так и поступил, стоило только обзавестись знаменитыми "Записками". Он с изумлением заметил, что детей будто подменили. "Мои ласковые, хорошие, - говорил он дома про них, - и не шелохнутся".

- И дом есть на Бейкер-стрит? - спрашивали они и хором кричали: - Вот здорово!

- И тросточка, и цилиндр? - продолжали восторгаться каждый раз.

А на вопрос, что такое цилиндр, или кэбмен, или ещё что, Игорь  Васильевич пускался в пространные объяснения, сам удивляясь собственному знанию.

Доведя до конца года пятые-восьмые классы, Игорь Васильевич втайне от Владлены положил на директорский плюш заявление об уходе.

- Жаль! - в один голос сказали директор и завуч. - Какая жен­щина!

"Да, больше не увидите!" - хотелось сказать Игорю, но он смол­чал, тем более что сама эта женщина не собиралась расставаться со школой.

- Ох, и отдохну я за лето от твоей школы! - сказала Владлена совсем недавно. Игорь улыбался. - Он ещё смеется! Хуже маленького! Ума надо за лето поднабрать.

Она и не предполагала, что через каких-то пять дней больше не суждено ей будет в Самарканде видеть Игоря. Он тщательно скрывал под напускной веселостью свои намерения. Но Владлена, уверенная, что события и впредь будут покорны её чуткому руководству, не подозревала ни­чего. Только один раз, когда она вновь позволила себе не прийти ночевать, утром её покоробило Игорево безразличие. Она не обиделась, но слегка забес­покоилась.

"Совсем от рук отбился, - подумала она, как мать про самоволь­ничающего подростка. - Никакой ревности! Ничего, лапуша, вот уж я возьмусь за тебя, снова забегаешь, забеспокоишься". На всякий слу­чай, подставив стул в коридоре, убедилась, что документы целы и на месте, за фанерой на потолке. Это она отлично придумала! Хотя, мо­жет, перестраховалась: куда ему сбежать!

Игорь, не дожидаясь конца экзаменов в школе, решил, что его час наступил. Доставая утром документы, как только Владлена выпорхнула за калитку, он слышал лишь гулкий стук сердца, в ушах звенело от решимости. Всё было в целости.

Слезая со стула, он увидел свёрток за шифоньером. Достал его, развернул лощёную бумагу. В ней оказался туфель, тот, что был за фанерой на потолке, где Игорь натолкнулся на него в первый раз. Туфель тоже ждал своего часа и - пары. Вероятно, час туфля приблизился, раз его спустили сюда. Игорю захотелось не упустить увлекательного зрелища появления дру­гого туфля. Он бросился догонять Владлену, благо, она ещё недалеко ушла. Стараясь оставаться незамеченным, он шёл, волнуясь, но в та­кой тяжёлый для себя момент, как ни странно, думал о прославленном сыщике, частенько выручавшем не одних только клиентов, живших в девятнадцатом веке. Владлена шла быстро, красиво, несколько раз не­надолго исчезая в узких проёмчиках небольших магазинов, которых в Старом городе встречается с избытком. Наконец, в одном магазин­чике, войдя вслед за нею через несколько минут Игорь уви­дел, что она держит в руках туфель, разительно похожий на тот, что за шифоньером. Непостижимо быстро для постороннего, не приглядыва­ющегося к ней взгляда, она с ловкостью фокусника опустила в сумоч­ку нужный туфель и стала пересчитывать деньги как бы проверяя: хватит ли? Затем спокойно, уверенно и даже величаво вышла из отде­ла обуви, как человек, не решившийся на покупку, и с достоинством покинула магазин, провожаемая восхищёнными мужскими и за­вистливыми женскими взглядами. Игоря она не заметила. Через два квартала подошла к торгующему смешанными товарами киоску. Не слы­ша диалога, Гевашев догадался, о чём идет речь. Обе стороны, судя по всему, нашли общий язык, и каблучки Владлены торопливо застучали дальше. Видимо, план опасных мероприятий на сегодня не иссяк, но Игорь не стал разматывать дальше ленту приключений Владлены. И почему он не проследил за ней раньше?!

И пока очаровательный капитан в одиночестве плыл по своим волнам дальше, взбунтовавшаяся команда рубила последние канаты своей зависимости от него.

Игорь подготавливал отъезд, но до последнего   дня дело оставалось за малым - не было денег на дорогу. Надеяться на помощь мамы или Наташи, он не посмел. Просить у Владлены такую сумму себе дороже. "Где доставать?" - думал он, нежно поглаживая забранную в гороно трудовую книжку с записью заведующего. Этот солидный козырь в его пользу подтолкнул Игоря к храброй попытке выписаться без ведома сожительницы. Тут на пути его вырос новый риф. Выписка отложилась из-за длительной болезни квартального, то есть листочки убытия остались не заверенными. Но ждать уже невмоготу, добрые письма ма­тери и жены, полученные "до востребования", подхлёстывали. И он взял, не считая воровством, транзисторный приемник, неприятно напоминавший Игорю ярмарку. Любительница комфорта любила мурлыканье этого создания цивилизации. Не прощаясь с хозяевами, чтобы не избежать вопросов, Игорь вышел через тяжко скрипнувшую калитку за ворота, содрогаясь при мысли о нечаян­ной встрече с Владленой.

Решение найти себя к Игорю пока не пришло, но спасибо судьбе, что он не спился, не погряз в ловких махинациях Владлены. Ещё впереди мудрые и толковые книги, светлые люди  и бесценные встречи и досадные ошибки, и горькие неудачи, и радостные, хоть нечастые победы над собой. До того, чтобы достичь совершенства в деле своей жизни, о котором он пока ничего не знал, было ещё далеко.

В Самаркандском аэропорту билетов до Одессы через Ташкент не оказалось, до Кишинева берите, пожалуйста. Гевашев, всё ещё опа­саясь быстрой на ногу Владлены, торопливо приобрёл билет до Кишинева. Утешаясь, впрочем, мысленно, что из Молдавии легче попасть домой, чем из Азии.

*  *  *