Глава двадцатая

ЛЕТУЧАЯ ОБЕЗЬЯНА

I

Добрых сорок минут «мотор» петлял по необжитым дорогам нового рай­она, заезжая на обочины при частых поворотах. Как осы, впивались две пассажирки в очертания девятиэтажных новостроек Медведкова.

- Кажется, здесь.

- Здесь или, кажется? - раздражённо спросил белокурый таксист.

- В чём дело, Савелий?! - взвилась высокая. - Тебе платят вдвойне, будь добр, крути молча!

- Езди тут с вами...

- Твоё дело возить, куда прикажут, понял? - сгрубила другая пассажирка.

Немного погодя высокая попыталась загладить обоюдную невежливость:

- Понимаешь, Савелий, мы заблудились. Хоть убей - ни улицы, ни но­мера не помним. После тягостного молчания невысокая сказала:

- Разворачивай, Савелий! Вспомнила. От универсама и начнём поиск!

- Начинали уж, хватит! - отрезал таксист. - Еду до универсама и всё! - глазами пробежал внушительную сумму на счётчике и, лихо, развер­нувшись перед универсамом, машина остановилась.

- Тебе сказано: на месте рассчитаемся!

- В отделение захотелось?

Переглянувшись, подруги насмешливо рассмеялись. Настолько забавной показалась им угроза этого совсем ещё мальчика. Чувствуя, что отде­лением не проймёшь, таксист вздохнул и, сжав баранку, тронул машину. Исподлобья глянул на высокую:

- Хоть бы ориентир подсказали. Школу или церквушку, какую... Вправо, влево?

- Гони прямо! - Отмахнулась высокая. - Валя, я слепая или ненормаль­ная? - пожаловалась она.

В то время как машина набирала скорость, она воскликнула:

- Вспомнила! Горелый сарай перед домом... Длиннющий такой! За сараем - обрыв. Как это мы, а?

Восприявший духом таксист сбавил ход, сориентировался, припоминая местонахождение сарая, на который раньше натыкался он в этих краях.

Считая вправе нарушить обещание, данное Виктору: не отлучаться из квартиры, - девчонки соблазнились удобным случаем. Их денежный «патрон» четвёртый день не удостаивал их вниманием, - и они примчались на такси к Главпочтамту, оставив неразговорчивую Иру совсем одну. Адреса своего они не знали, посмотреть на вывеску, что за улица, не удосужились, надеясь на зрительную память. Сейчас Валя ещё находилась под впечатлением письма от мамы, - и в душе раскаивалась за опрометчивую связь с Виктором.

Дело было так: в прошлом году захотелось ей в Московский энергети­ческий. Другим и не туда хочется. И Валя прикатила. Махина-город пленил её невообразимыми возможностями. В институтском общежитии Ва­ля и познакомилась с Эллой. Сойдясь взглядами на жизнь, абитуриентки быстро нашли общий язык. Обе радовались, что выскочили из-под опеки родителей.

- Мама моя такое учинила!.. - строя глазки и хватаясь за голову, говорила Элла. - Едва заподозрит, что в отношениях с Бобом - мы с ним дружили с пятого класса, - так и норовит за уши отрепать. Попробуй часов в одиннадцать на порог ступить - такую шумиху закатит! И всё ей надо! К губам и щекам присматривается. А твоя как?..

- Мать есть мать, - сердито отозвалась Валя. - Мало ли что выдумает! Я себя лучше знаю. Пошумит, пошумит и перестанет. А я снова на тан­цы. По воскресеньям иду в кафе.

Когда абитуриентки уговаривали опрыснуть сочинение, Валя ещё держа­лась. Когда же во второй раз Элла расписала подробнее посещение бара, та соблазнилась и примкнула к компании. Сдав второй экзамен, Валенти­на пополнила ряды экскурсантов. Волнуясь перед чем-то, девушки долго наглаживались - накрашивались, предвкушая наслаждение от изысканного общества, аппетитных блюд, интерьера «модерн». Голодные, они стояли в очереди перед баром, куда попасть оказалось не так-то просто. В тот момент, когда всякая надежда, казалось, рухнула, появился «Он» с напарником. Обернувшись, на красные «Жигули», «Он» блеснул золотом оправы очков и ангельским голосом поинтересовался: "Почему у таких прелестных девушек растерянный вид?" Узнав в чём дело, ска­зал обнадёживающе:

- Пустяки! Я всё улажу.

Перед всемогущим «рыцарем» опали железные решётки двери. Отлично знавший его швейцар любезно раскланялся и привычно осадил натиск толпы, пропуская «избранных».

Уж тогда подпрыгнуло и учащённо забилось её сердечко. Не думая о причине, возбуждённая и покорённая, Валентина переступила завет­ный порог. Ей и подруге казалось, что всесильный «Он» потребует от них нечто большее, чем простая благодарность. Но опасения не подтвердились! Виктор пока что взамен ничего не требовал. Легко с ним! Он не из таких! Напротив! Он искренне сочувствовал девушкам впервые попавшим в Москву. Припомнил, как сложно было ему самому четыре года назад «выдюжить» экзамены в МАИ. И даже потанцевать не пригласил, ссылаясь якобы на усталость и дела. Скоро вышел из-за стола, размашисто черкнул им в записной книжке семизначный телефон. Вырвал листок и оставил на столе:

- Будут трудности в чём-либо - дайте знать. Всё уладим! Девушкам оставалось только радоваться: всё оплачено. Бумажка с телефоном попала к Элле, а Валя на обратном пути втихомолку зубрила номер, ловя себя на мысли, что неравнодушна к обольстительному Дон Жуану.

До сентября она была дома и скучала без Эллы. Связь не теряла, то и дело писала на Московский Главпочтамт. Ежедневно справлялась в окошке «до востребования». Воодушевлённая Эллой, которая, как и она, провалилась на вступительных, но благодаря Виктору «зацепилась» за Москву и прижилась где-то на квартире. Валя собралась ехать к Элле. В последний день дома взяла да и разругалась с матерью из-за Эллы. Ещё не знала, как обольстили подругу. Сама тоже не устояла, да и как тут устоишь, когда достают воочию из кармана толстенную пачку денег, и за всё, не считаясь, платят. Криво улыбнулась, представи­ла маму. Та, сжав ледяные руки и устремив гневный взор, что-то вы­говаривала ей, как в тот раз, когда Валя посмела в первый раз не прийти ночевать домой, а у неё был выпускной вечер. Знала бы мать сейчас правду! Хорошо ей писать: "Береги себя!" А как уберечься от двадцатого века? Как преодолеть соблазн? "Сама не маленькая, - как-нибудь разберусь. На ошибках учатся!" - решила она, кидаясь в омут. Утешаясь надеждой, что с помощью Виктора приоденется за два-три месяца и деньжат поднакопит. Прошло четыре месяца, как она с ним. И пока - лишь одни обещания. Пора предъявить ультиматум! Пусть он объяснит, в чём дело. Почему не держит слова? И поставить вопрос: "или - или"?

Так думала Валя в такси.

Когда вновь очутилась в квартире, где ждали ванна и сытная еда, трезвые мысли улетучились. Больше ей не хотелось иной, порядочной жизни. Дорвавшись до светской жизни, Валентина упива­лась ею. Снова нравилась ей Элла. Такая же, как она, «дура». Облапошил их Виктор! Вон сидит он с каким-то мужчиной. Поджидают бегля­нок.

- Девочки, чем занимаемся? - на шутливо-игривый тон Виктора они заученно защебетали:

- Борьбу проводим! С утра боремся со сном, после обеда - с голодом.

III

- Сделал он красивый бантик на коробочке из-под вина, - так и закатывалась от смеха Элла, даже слёзы вытирала, рассказывая о проделках «Гаврилы», которого иначе как «ловкачом» никто и не называл: - Купи, - деревенской бабе говорит, - летучую обезьяну". А сам её за рукав держит. - Купи за трёшник! - И тычет ей нарядную коробку. «Деревня» видит бантик, всё чин чинарём и думает: "Этот лоб дело предлагает, не зря в «Детском мире» околачивается". В кошелёк лезет! Открывает коробку, а там ничего! Ну, понятно, «шары» на лоб. "А где, - лепечет, - обезьяна?" Гаврила рукой за живот от смеха дер­жится, другой на потолок показывает: "Вон туда улетела обезьянка! Предупреждал я ведь она летучая!" До «деревни» дошло, что облапо­шили её при всём честном народе. Как быть? И трёшника жаль, и с милицией связываться неохота. Спекулянтка махровая… Спекулянтка! За сумки свои - и ходу!..

- Один раз номер такой прошёл, а в другой Гаврилу задержат, - выр­валось у Гевашева. Все отчуждённо посмотрели на него, удивляясь столь бурной реакции на презабавную историю с «обезьянкой».

Всю компанию заразил безудержный смех Эллы. Слушатели хохотали не столько над Гаврилой и «деревней», позволившей себя надуть, сколько просто так. Почему бы не поржать сытым беззаботным людям?! Один лишь Виктор сидел с серьёзным лицом. Когда все перевели дух, он просветил Игоря: - С «товаром» заявлять? Да в конторе начнут с Гаврилы, а кончат сумками!

Иронически оглядев Гевашева, Виктор в сотый, наверное, раз отме­тил детскую наивность Игоря и незнание законов «делового мира». Рас- толковал ему, что глаз у Гаврилы намётан, опыта по горло. Он делает деньги наверняка, без оплошностей. А к ребячьим шалостям, вроде «летучей обезьяны», прибегает крайне редко.

Игорь оставался при своём мнении и стоял на том, что в один прек­расный день Гавриле не сдобровать. На что Виктор мрачно отреагиро­вал: "Всему бывает конец", - и дальше этого не пошёл.

В комнату наплывали аппетитные запахи жареного мяса с луком и картошкой. Гевашев, подзабывший, что это такое, сразу повеселел и ему захотелось шутить. Здесь ему не мешали, не обрывали, а когда он познакомил их со своими скитаниями, постарались понять и как могли морально поддержали.

- Так говоришь, в подвале мастерит сабо? - хохотнул Виктор. - Ну-с, а на что живёт твой чудак?

- Вам рисуются корки хлеба? Нет, у моего затворника и на вешалке и в холодильнике есть всё необходимое. А там кто его знает!..

Выудить что-либо ещё Виктору не удалось. Игорь не желал давать коор­динаты «подземельного крота». "Ничего, успеется, - подумал Виктор. - Ни­куда вы, голубчики, не денетесь!" И быстро прикинул: в перспективе - это подпольный цех, производящий сабо. «Отшельник» будет начальником.

- Поговори с ним, может, мы ему пригодимся. По лицу Виктора пробежа­ла усмешка.

Потом все слушали шофера Саню.

- Без бульдога никуда! - рассказывал он о бывшем директоре, которого довелось ему возить: - Едет и псину с собой. А та ходит за ним, как за ребёнком! Бульдог - он умница! "Тапочки!" - и пёс бежит, и в клычищах тащит. "Газетку я забыл", - и пёс за газетой. "Апельсинчик ему!" Это в виде поощрения. Несут, чистят, подают.

- А на обед псине мясцо самое лучшее, отборное! - неожиданно зло вставил Володя.

- Таких бульдогов по стране десятки тысяч и всем подавай, - сказал Виктор. - Мяса, где столько набраться?

Игорь удивился: откуда у них, респектабельных с виду, такие заботы о людях?! В нём ожил харасавэевский «почемучка».

Виктор уклончиво ответил на первый вопрос.

- Ну а всё-таки? - не отставал Игорь.

- Возьмём природу. Там сильный и слабый. Возьмём людей. Богатый и бедный. Так было и так будет! И в сказках, и в жизни. Сумей только выбрать.

- И ты?..

- Я выбрал! Путь сильных и состоятельных. Деньги всё могут.

- Это что - девиз?

- Понимай, как знаешь! Только с ними да с камушками человеком себя почувствуешь.

Виктор знал, что говорил. Он не шагал проторенными путями гениаль­ного Остапа Бендера с величайшими премудростями добывшего миллион. Виктор жил по детально разработанной ещё в местах, где Макар телят не пас, системе. И не просто жил, а пользовался жизнью, не надеясь на розовое будущее. В своём кругу он считался королем оптики, и мудро не ограничивался лишь этим. Виктор вёл завуалированную жизнь: где-то женат, где-то прописан, о прошлом не распространялся. Любил говорить о своём голубом коротком детстве. Рос Виктор в роскоши. В доме постоянно менялись мужчины, звучали смех и музыка. Однако мать рано умерла. И теперь он поучал Игоря: - Руками денег на сытую жизнь не заработаешь, лишь головой можно! Как бы ты не надрывался на производстве, больше десятки не дадут за смену. Вдумайся: духовное - пожалуйста, в библиотеки иди, даром питайся знаниями! А к материальному запросто не пускают. Хитроумно мир устроен!

- А Гаврила тоже головой зарабатывает?

- Гаврила и по части рук - гений! Такой на миллион дураков один. Виртуоз, как говорится.

- Да?.. - удивился Игорь.

Когда заявился «ловкач», Виктор, отечески похлопав его по плечу, мягко пожурил за «обезьяну» и просил больше так не смешить публику.

Но кроме трюков вроде «купите летучую обезьянку», Гаврила, чувство­вал душой Игорь, был способен на что-то посерьёзнее. Иначе не попал бы на два года «в места не столь отдаленные». С виду и не скажешь ничего: приветливая улыбка, лёгок на руку! Чем не мастеровой? Но по рассуждениям он мелковат. "Именно своей мелкостью и опасен Гаврила", - подумалось Игорю. - Опасен угодливостью, готовностью за «мзду» сделать нечистое дело.".

Выявить Гаврилины недюжинные способности помог случай.

III

- Поди-ка сюда!

Услышав зов дражайшей супруги, Роман Николаевич очнулся от мимолетного сна под звучащий в голове напев: "Как говорится в оперетте, не говори мне только нет".

- Опять нашкодил, голубок? - укоризненно качала головой жена. - И не совести, ни стыда!

Они стояли перед открытым холодильником. Вызверившись на мужа, она презрительно кривила губы, а Роман, не чувствуя себя виноватым, не понимал её вспышки.

- Опять это мурло кормишь? - намекая на Василия, рабочего склада, спросила жена.

- Так его давно у меня нет! Он рассчитался и пропал. Уверяю тебя!.. А в чём дело?

- А ты глаза-то разуй!..

В морозильнике вместо тушки индюка зияла дыра.

- А может, мы его незаметно съели, а? - растерянно спросил Роман Николаевич.

- Проглотили!.. - нервно засмеялась жена. И как Холмс следовательским тоном пустилась в логические умозаключения: - Когда я собиралась к сестре, индюк ещё был. Тебя не было! Значит, дома ни души? Рыжик утащить не мог. - Она на всякий случай рявкнула на сидевшего на табурете рыжего с белыми разводами кота довольно внушительных размеров. Тот обидчиво выгнул спину, проворчал что-то, спрыгнул с табуретки и выкатился в коридор. - Тебе я звонила полдвенадцатого. Так или не так?

- Да, примерно так, - сказал Роман Николаевич. - После я в ванне плескался. Затем в постельку. Сегодня чуть свет ты причиндалила.

- Никого не приводил? - угрожающе поднялись её брови.

- Никого!.. - Глаза мужа были родниковой чистоты.

"Кажется, не врёт".

- Может, сестре снесла да запамятовала? - Предположил он не менее угрожающим тоном.

- Вот я тебе покажу сестру! Да, я не в своём уме? Такую тушу - и сестре?.. Ты ужинал? - мягче спросила жена.

- А как же. Сразу же сковородку печёнки с картошкой умял. Тогда всё было цело!

Но тут и его взяли сомнения. Ужинал он наспех, когда у телефона дежурил. Морозилку не проверял, дома не ночевал. Где был - это его личное дело.

Роман Николаевич молча потоптался у холодильного агрегата и пошел досыпать в спальню. Жена не могла отойти от зияющей дыры в морозильнике, забыв, что это очень вредит агрегату.

Так и обошёлся бы этот незначительный переполох в связи с зага­дочной пропажей индюка, если бы Роман Николаевич не усомнился вдруг в искренности жены. Проснулась запоздалая ревность.

- Дома она не ночует. А где? К сестре не дозвонишься, ибо нет у той телефона! Ничего, ничего, милая, - мысленно сказал он себе, лёжа с открытыми глазами. - Проявим тебя, сладенькая, проявим! Из черно-белой цветной сделаем под микроскопом.

Сон пропал. Он, побуждаемый туманным чувством подозрительности, встал, чтобы обследовать её вещички. Руки у него дрожали, голову не­одолимо тянуло вниз: сказывалось вчерашнее утомление. Ведь зарекался «не перебирать»! Чуть не проспал, хорошо, что будильник выручил. А эта смешная приемщица Лора, - Роман тепло улыбнулся, - спросонья за меня уцепилась: "Не пущу!.. Куда в такую рань? Разденут ведь!" Ничего, он не из жидких. Такси на повороте подвернулось.

Вещи жены были опрятные, не могла она его под монастырь подвести.

Дверь!.. И как он забыл о ней? Роман бросился в коридор, начал ощу­пывать дверь, словно видел её впервые.

Запоры больше не казались ему надежными. Кто-то ночью?.. Сам не свой, он заметался по комнатам, заглядывая в шкафы, антресоли. Все углы и закоулки обшарил. К запахам квартиры прибавились чужие, подозрительные. Стало душно. Он распахнул окно.

- Ты что, спятил? Закрой сейчас же! Не лето, - подскочила жена в наспех наброшенном халате. Порывистый ветер взлохматил её седеющие волосы. Она решительно закрыла окно, воздвигнув перед холодным ветром непроницаемый щит.

- Кто-то был ночью, - сказал Роман Николаевич.

- Вот видишь! Дома не ночуешь, а здесь шарят... - жена собралась оскорблёно заплакать.

- Молчи, я знаю кто!..

- Кто?

- Кто? Кто? Гаврила! Вот кто. Ну и молодец парень! Действительно, вором, как выяснили по горячим следам, был нигде не работающий, но не прочь всласть поесть-попить Гаврила. Тот отрицать своей кражи не стал. По-свойски сказал:

- Рыбак рыбака... Ну, а дальше вы и сами знаете.

Роман Николаевич не оскорбился. Напротив! Он нашёл признание даль­новидным. Уловил тонкий намек на будущую «дружбу».

Гавриле было предложено перейти от несладкой жизни «летуна» и пьяницы к постоянной, разумной, с отгулами, как надо, сытой жизни подсобного рабочего на складе.

Там Гаврила не только освоился, но и сильно преуспел.

День его начинался с промывки мозговых шлаков после вчерашнего перепоя и прогулки на велосипеде до места работы. Несведущему «работа» его показалась бы элементарной. На самом деле была она тонкой. Посудите сами. Ведь надо приоткрыть запечатанный тончайшей проволокой ящичек с конфетами, не потревожить упаковку, отобрать «энное» количество грамм, вновь запечатать так, чтобы экспертиза ничего не обнаружила.

«Обработанные» Гаврилой ящики, как ни в чём не бывало, отбывали на транспорте в магазины, рестораны. А там уж не его, Гаврилы ума дело.