Глава двадцать первая

ПРЕЛЮДИЯ

I

- Девочки, откройте ротики и жмурьте глазки! - рассказывала приехавшая к подруге Элла о вторичном посещении «кабака».

- Это ещё зачем? - бездумно захохотала подруга.

- Ананасовый сок прямо из графина лить в ротик. И обе завизжали от восторга.

Несло палёным, горела куча бумажных денег, вспыхнувшая от поднесённой Виктором японской зажигалки.

- Вот это жизнь!.. - твердила про себя Валя, теперь - Виктория. От своего провинциального имени она отказалась в пользу аристократического «Вика».

- Сколько?..

"О чём это?" - не понимала Элла вопроса долговязого волосатика. А тот домогался о цене чего-то. Она наморщила лобик, пытаясь понять. А когда поняла, ей стало страшно и гадко. Такое изысканное общество! И это её роль здесь? Не будь Виктора, она повернулась бы и сразу ушла. Но Виктор как следует, одёрнул наглеца. Отозвав его в сторонку, обстоятельно, по-мужски, поговорил. Затем по-отечески, но со смыслом спросил Эллу:

- Прописка нужна?.. Утвердительный кивок головой.

- Сделаем! Кооперативная квартира?.. Сделаем. А машина? При слове «машина» она вспыхнула, всё в ней затрепетало.

- Что я должна делать? - понимая, что ничего даром не бывает, она хотела знать цену подобных благ.

- Ничего ужасного! Будь только умницей. Почитай старшего, и я открою тебе мир для избранных". Не всем доступный! Кушай что хочешь, с кем хохочешь, сколько хочешь и где хочешь. И жить будешь, где пожелаешь! А сейчас ко мне в квартирку с голубой ванной. Есть машина, понуждения никакого. Согласна?

Он выжидательно посмотрел на неё. От свалившегося неожиданного счастья, Элла закивала кудряшками.

"Славная девочка! - отметил про себя Виктор. - Пусть обживётся, привыкает".

Подойдя к ней близко-близко, добавил: - Одна в квартире не побоишься ночевать? - Заметив мелькнувшую на свежем личике растерянность, успокаивающе перечислил: - Там телевизор есть, бельё чистое, два замка, цепочка. Закроешься - никому, даже мне! - Он обворожительно улыбнулся, давая понять, что всё зависит только от неё. - Саня! - подзывая шофера, он кивнул в его сторону: - Отвезёт, он знает куда. Смотри сама, чем заняться. На столике лежит «Декамерон». Почитать на сон грядущий! Смотри, только до утра не зачитайся! - Виктор улыбнулся снова. - Завтра позвоню. Деньги в тумбочке у зеркала, магазин внизу, в том же доме. Впрочем, всё необходимое у меня есть. Не заблудись, смотри! - погрозил шутливо пальцем. - Квартиру и этаж запомни. Словом, будь умницей и хозяйкой.

Когда подошёл водитель, совсем ещё парнишка, протягивая ключ смутив­шейся Элле, Виктор строго сказал ему:

- Доставь по адресу!"

Уже на следующий день Элла перестала дрожать, как в первую, наполнен­ную шорохами ночь. Приняв ванну и решившись взять деньги, она успела заглянуть в «универсам». Мир напомнил о себе звонком телефона. Элла подняла трубку и воспользовалась советом Виктора: затаила дыхание, не отвечая. Его голос она узнала бы из тысячи голосов! На другом конце про­вода, несколько нараспев, позвал её Виктор. И девичье сердце заволнова­лось.

- Не рано позвонил? - осведомился он, хотя на часах был двенадцатый час дня. - Как спалось на новом месте?

Давая волю чувствам, она по-детски поделилась ночными переживаниями.

Виктор совершенно не тяготил Эллу, и подумалось ей, что он непременно заедет. А она в чужом атласном халатике, совершенно не заправила постель, на голове не поймёшь что. Пересиливая себя, кротко спросила:

- а сюда кто-нибудь приедет? - и сразу успокоилась, услышав «нет». Виктор пришёл на следующий день, в девятом часу вечера.

- Чтобы страх прошёл, рецепт один, - наливая в фужеры, подмигнул он. - Только заводиться не надо! - Добавил, когда Элла отодвинулась от спирт­ного, и совсем невинно, по-отечески, обнял её за плечи.

Ей вдруг почудилось, что стоит лишь пригубить шампанского, как Виктор словно зверь, набросится на неё. Неприятное ощущение не успело сковать её движения и речь, а Виктор уже почувствовал неприязнь и повёл себя совершенно иначе. Наскоро отправив в рот кусочек буженины, он поднялся, сославшись на занятость. Строго приказал никому на звонки не отвечать. В случае постоянных звонков телефон отключить, закрыться на цепочку и почивать. Едва дотронувшись суховатыми губами до её лба, он торопли­во вышел. Элле так понравилось, как он произносит: "Элла" и "почивать", что она несколько минут не двигалась. Потом закрыла все запоры, осторож­но заглянула в антресоли, в платяной шкаф, в холодильник и под кровать диван. "Снова одна! И так хорошо: завтра не надо в школу никакую". Впечатление чего-то хищного и нехорошего в Викторе рассеялось.

Раздеться - плёвое дело, когда ты в халатике. Она комфортабельно устроилась в ослепительной белизне накрахмаленной прохлады. Ничего не стоит протянуть руку и для полноты счастья взять «Декамерон», отдаться душой и телом эротическим описаниям, как она делала эти два дня.

Тут ей в голову пришла шальная мысль. Почему-то захотелось выпить. Ведь бывает такое от избытка сил и здоровья. А может быть, сама обста­новка побуждала? На экране не выключенного телевизора выламывалась известная певица, на столе сверкали неубранные рюмки.

Сладкое слово «свобода»! Дело за малым - подцепить шлёпанцы, босыми ногами. Элла окинула взглядом отразившуюся в зеркалах стройную, ничем не отягощенную, точёную фигурку. Полная невысказанной радости, плюхнулась в кресло, ещё хранившее теплоту его тела. Покрутив в задумчивости рюмку, провозгласила тост за Виктора, чокнулась с пустой рюмкой "твое здоровье, ангел-хранитель!" - и выпила.

Встала ногами в кресле, покачалась на мягких пружинках, легко спрыг­нула и стала ходить по щекочущему ступни ворсу красивого ковра, почему-то стараясь не наступать на узор. Улыбаясь, обнажая один к одно­му зубки, она размахивала руками, вся переполненная счастьем и добротой. Весь мир казался ей прекрасным, многоцветным, как вот этот необыкновенный ковер. "Ах, мама! - сладко вытянулась она, села возле кровати, под­жав ноги. - Всё хорошо! И зачем ты беспокоилась?" Можно лицо в вооб­ражении расплывалось в улыбке. Ах, как хорошо прижаться к тёплой маминой груди. Распахнув глаза, с участившимся биением сердца и дрожью в теле, Элла рассмеялась и протянула руки к белевшей простыне. Представляя себе белую кофточку мамы, уронила свинцовую голову.

Прежде чуткие уши её теперь не услышали, как в замочной скважине повернулся ключ, бесшумно открылась дверь. В образовавшуюся щель сверху вниз скользнула стальная проволочка, с крючком на конце. Привычно зацепив цепочку, поползла вверх. Секунда, две, и придерживаемая опытной рукой, цепочка, выскочив из паза, не была уже помехой ждавшему своего часа Дон Жуана.

II

- Надо относиться к людям с состраданием! - Удивительно проникновенно говорил Виктор. - Грубостью ни одного человека не взять, не склонить на свою сторону. Великим умом наделён человек, который, подобно Карнеги, строптивого за две недели ручным делает. Не шуточное дело - управлять поведением человека! Недюжинным умом обладать надо, чтобы до мозга кос­тей он был пронизан повиновением. Как робот! И беспрекословно делал то, что тебе надобно. Не роптал на уготованную судьбу! Быть таким - удел гениев! - Виктор, безусловно, подразумевал себя. - Как тебе наши девочки? Славные, верно? А Ирэн, ну так просто... (Ирэн в этой компании называли неразговорчивую Иру) - Видно, он хотел сказать «прелесть».

- Девочки, да не те, - возразил Гевашев.

- Не по вкусу?!

- Дело в другом!.. А что красивые, славные, конечно, пока у них этого не отнять.

- Тогда скажи, чем они тебя не устраивают?

- Однажды иду я по Самарканду, - воодушевляясь, горячо заговорил Гевашев, когда Виктор притих. - Иду, смотрю, глазам не верю! Солнце ясное, и в его свете девочка лет четырнадцати. На Бухарской улице это было, есть такая вблизи Регистана. Стоит она с подружками. Улочка узенькая, кибитки окнами во двор, хаузы с водой по пути, прибитая пыль везде. - И она, здесь, среди подружек своих, в шароварах атласных. Торопясь в школу, я проскочил, было, потом остановился. Медленно прошёлся назад. И не мог глаз отвести; волосы, как у галки, чёрно-пепельные. Глаза - синь самого синего моря в июльский полдень. Лицо словно кремом чудодей­ственным отбелено. Носик словно выточен из слоновой кости, губки - просто сказочный цветочек! И вся она хрупкая, будто прозрачная. И что обиднее всего - никакого внимания на меня! Постоял, постоял я, притворяясь, что нужный дом разыскиваю. Вспомнил о школе, а ноги так и норовят назад, к девочке. Прямо диво! На целых двенадцать минут опоздал. Пробрал меня завуч, а я ему о чуде рассказал. Он понял меня. "Я бы, - говорит, - ради такой на кандалы согласился бы".

- Кому-то достанется, когда подрастёт, - сказал Виктор, завороженный описанием девочки, выдуманной Игорем. - Нам бы такую!.. Давно это было?

- Лет десять тому! Виктор присвистнул.

- Теперь её днем с огнем не сыскать. А что!? - воскликнул он вдруг. - Спасибо за мысль. Эй, Ирэн!

Та впорхнула и как большой ребенок доверчиво подала ему обе руки. Осторожно взяв за талию изящную фигурку, Виктор повертел её во все стороны, изучая волосы, глаза, лицо. Брови Ирэн вопросительно вскинулись.

- Вот волосы!..

- Что?.. - обеспокоено, спросила она, взяв прядку волос в руку.

- Волосы в чёрный цвет! Глаза и так сойдут. А над лицом придётся косме­тологам поработать. Вот что... - шлёпнув девушку по месту ниже спины, он продолжил: - Завтра завезём тебя в «Чародейку» на Калининский проспект и преобразим. Над остальным сама думай.

И когда она, сияя, вышла из комнаты, он тихонько прикрыл дверь, при­ложив к ней ухо: не ушла ли? Уставившись в окно на обгорелый сарай, ска­зал Игорю: - Завидую тебе и твоему пониманию, как жить надо по замыслу нетленных. Но ты нос не задирай! Твёрдолобый ты, но в твоём деле помощников тебе нет. И в ближайшее время не будет. Вот и претворяй, как сможешь, свои замыслы в жизнь. Но только без нас! Мы - материалисты и пока не убедимся в результатах занятий, воздержимся от капиталовложений.

Тут обоих позвали к столу.

Провозглашая тост за Гаврилу - ловкача, Виктор не забыл вознести до небес Игоря - за уникальность. А также напомнил всем о необходимости изучения английского языка, мол "нужен он интеллигентным людям для общения с коммерсантами Запада и Европы", как кислород.

- Время не думает топтаться на месте! Грубостью человека не проймешь, в душу без хорошо подвешенного языка не влезешь. Многое надо знать и уметь, чтобы избежать серой жизни. Представилась возможность научиться английскому - так воспользуйтесь? Сколько времени надо, чтобы мы зачирикали?

- Одиннадцать дней, - сказал Игорь невозмутимо.

- Всего лишь!? Ну что ж, с завтрашнего дня приступайте. Как, девчонки? Все четверо расширенными глазами смотрели на приставшего к их «шалашу» безработного «профессора», а то и академика английского языка. Виктор не поскупился на похвалы. Игорь был польщён, в который уж раз благодетель проявлял о нём заботу! Внимание чутких и нежных созданий сладко тешило его самолюбие. Он молил бога склонить девочек на такое обучение. Первой заго­ворила Элла, пошептавшись со всеми: - Мы согласны! Только что-то не верится, чтобы за одиннадцать дней и английский в кармане.

- Вот и проверим: так ли это? - сказал Виктор. - Но для успеха обучения нужна вера в свои силы. И чтобы исправно варил котелок. - Он постучал себя по голове пальцем, - всё остальное приложится. Это «остальное» он показал трущимися друг о друга тонкими пальцами: большим и указательным. Компания знала, что это означает: деньги - и только деньги!

- Если поднатужиться, можно познать, - подал голос Володя. И, показывая на покрасневшую Ирэн, добавил: - насчёт Иры у «отца нашего» стоящая мысль! Правильная! Вот только как бы назвать Ирэн?

- Я бы назвал статуэткой, - предложил Игорь Васильевич. И впрямь, очень уж походила Ирэн на изящную статуэтку. Так грандиозно упруго и прекрасно было её тело.

- Такую кликуху мог сварганить только стоящий котелок! - воскликнул Виктор. Он не раз искренне повторял, что потому и водится с Игорем Васильевичем, что он умный человек.

Гевашев внимательно слушал, замечая, что не в пример многим Виктор многое пытался разъяснить, видно, познал он искусство внушать разъясне­нием, а не убеждением, находя в том удовольствие.

- Гений ты непризнанный! Лучше оставайся с нами. - С улыбкой продол­жал Виктор. - В этой жизни пропасть без нас можно. - Игорь кивнул головой. - Ты не серчай на жизнь! Не всё в ней гладко, как описывают. Настоящая жизнь с шероховатостями, и всё же намного лучше, чем книга. Только вот умеючи надо жить. Припеваючи по возможности. И по возможности трезвее! Чтобы не застопорили, - и Виктор ритмично в такт затарабанил по полировке сильными и музыкальными пальцами. По всей видимости, ему захотелось выс­казаться, тем более что они были одни: после трапезы и девочек и ска­терть как рукой смело. - Говорю, говорю своим подопечным, и всё бестолку. Профессионалы, а не могут, хоть и силятся, понять... Вот ты другое дело, - он заговорщически наклонился. - С нами поживи, пока бездомный! Система наша выверена самой жизнью. Лотерея беспроигрышная! Поработай на нас, - и всё окупится. Я вот к тебе пригляделся: ты - умница, а живёшь неслад­ко. А почему? Сказать?

- Скажи! - Гевашева разбирало любопытство: что же скажет этот мудрый представитель преступного мира.

- Книжек начитался! Фантазия и разыгралась. А в реальной жизни всё иначе.

Начитанный «бизнесмен» невысоко ставил современную литературу.

- Деньги делать надо! Улыбайся, а дело своё делай. Разделяй и властвуй - не нами сказано, но сказано здорово! Ирэн, к примеру, может только себя предложить, да и то лишь через меня. Гаврила - тоже, да и все остальные. Головы у них ни на что не годные.

- А я додумался до «летучей обезьяны», обиделся, заглянувший не, кстати, в комнату Гаврила.

- Ну и что?.. - осадил его тотчас Виктор.

- Когда-нибудь ваша подпольная деятельность раскроется, - заметил Игорь.

- Исключено! Так продумано, что завала быть не может. Звено выпадет - и всё! - высокомерно отпарировал Виктор.

- До конца не застрахуешься! Остановись, и сделай хоть одно доброе дело.

- О, я по этой части дока, - засмеялся Виктор.

- Я серьёзно! Помоги мне, а я тебе помогу обрести себя. Талант твой применять надо. Помоги! - загорелся надеждой Гевашев. Но Виктор отчуждённо взглянул на него:

- На химеру не подпишусь! И некогда мне уповать на тебя. Хватит об этом! - Он встал и беспокойно заходил по комнате вдоль стены с окном. - Вот покажешь себя, мы и накормим, и спать уложим, и копейку выделим. Мы сейчас это можем! Сейчас! - И он снова вскипел: - А твоего рая долго ждать!.. Ладно, не серчай, если что не так сказал. Я совет тебе дал: "с нами живи". А что касается применения языка - выкручивайся сам.

"Так ошибиться!" - чуть не закричал Гевашев, стоило Виктору выскочить на зов девочек.

- Тебя что, убудет? - донёсся из кухни голос Виктора. - Иди к нему! Пусть развеется. «Яуги» для нас человек нужный. Завтра всем за парты!

И двух минут не прошло, как Ирэн действительно присела на краешек дивана к Игорю.

- Я тебе нравлюсь? - игриво задала она провокационный вопрос.

Игорь Васильевич смолчал.

- Вот бы такую жену, как я! Молодую и красивую, - продолжала Ирэн с блуждающей улыбкой на своём белом, словно бескровном лице. Казалось, она обещала ему все радости земные. Но «мужлан», как в сердцах обозвала его Ирэн, не растаял.

- Для жены возьмут другую! - хмуро сказал Игорь Васильевич.

- А что так? - вздрогнула она. Улыбка Ирэн померкла - не столько от смысла, сколько от тона, как ей показалось, издевательского.

- Красивая женщина, - повторил Игорь, - как блестящая безделушка. Поставь и любуйся! Больше ни на что не пригодна.

- Так уж и ни на что? - коварно улыбнулась Ирэн. - Зачем же нас добиваются?

- Вас устраивает быть постельной принадлежностью? - в упор спросил Игорь.

- Зачем так? Можем и обидеться! - Вступилась Ирэн за всех красивых женщин. Надула губки, но не выдержала позы и сорвалась: - Без красоты никто не обходится! Все к ней липните, а как что - в кусты. Знаем мы вас! Вот возьму и поцелую, посмотрю на практике, нужна я тебе или нет?

Она решительно придвинулась, но Игорь Васильевич поморщился. Ирэн фыркнула, встала и ушла.

На кухне царила тишина. Потом послышались какие-то звуки тихие, звуки, вроде плача. Игорь прислушался, уловил мелодию. Когда-то он слышал эту заунывную песню, исходящую из глубин души:

"Прости меня, но я не виновата,

Что ты ушел, и стала я другая.

А за окном бушует непогода,

Сердитый ветер стонет и рыдает..."

В девичьих голосах была грусть. Игорь Васильевич не мог поверить, что только что наигранно смеявшаяся девушка так безыскусственно грустит и даже скорбит за стеной.

На дворе, знал он, хорошо, спокойно, безветренно. И захотелось ему выбраться отсюда, из этого вертепа, подальше от грустной песни. Прощаться вроде не к чему, всполошатся ещё, невесть что подумают, а уходить надо. Игорь Васильевич со всеми предосторожностями оделся и вышел, опасаясь щелчка, лишь притворив дверь.